БИСОВ ХЛОПЕЦ Начальник штаба эскадрильи старший лейтенант Листаревич лов- ко открыл дверку "пикапа" и виновато сказал: - Извини, Аннушка, что не дали тебе отдохнуть. Срочно вызыва- ют в штаб фронта для доклада о кавалерийских корпусах,которые ты сегодня разыскала. Листаревич, по натуре человек очень жизнерадостный, веселый, любит пошутить, посмеяться, но в последние дни его как подменили. Он узнал о новых зверствах фашистов в его родной Белоруссии, на Гомельщине, а там ведь отчий дом, старенькие мать-учительница, отец-связист. Тяжко на душе у Константина Семеновича, но он и виду не подает. Стал, кажется, еще более энергичен, работает с удесятеренной силой. Эскадрилья наша, хотя и предназначалась для связи, но выполняла кроме связи разведку в прифронтовой полосе, розыск частей, соединений, о которых не было сведений в штабе фронта. Начальнику штаба приходится часто оставаться за командира эскадрильи. Он с удовольствием сам бы полетел на задание - ему полеты больше по душе, чем штабная работа, - ведь он в прошлом летчик - истребитель, летал на И-16. Но подвело зрение... У Листаревича большое хозяйство: и инженерная служба, и ПАРМ (полевые авиационные ремонтные мастерские), и техническое снаб- жение, и продовольственно - материальное. Начальник штаба везде успевает. Находит время и с нами, летчиками и штурманами, побе- седовать. Спросить, в чем нуждаешься или просто, бывало, перед вылетом скажет, улыбаясь: " Ни пуха, ни пера!".. В Каменск-Шахтинский, где располагался штаб Южного фрон- та, мы с Листаревичем приехали за полночь, и тут же дежурный ввел меня в ярко освещенную комнату. Я увидела группу генералов вокруг большого стола с картой и растерянно остановилась, не зная, кому докладывать. - Вы летали на поиски кавалерийских корпусов? - наконец, спросил меня кто-то. - Да, я летала. - Покажите на карте, где находятся конники Пархоменко и Греч- ко. Я приблизилась к столу - благо два командира услужливо усту- пили мне место. Но, к огорчению своему, я не запомнила всех насе- ленных пунктов, где расположились кавалеристы и, волнуясь, долго водила пальцем по испещренной цветными карандашами оперативной карте. И все-же район найти не могла. - Разрешите показать на своей? - робко попросила я, зная, что там все точно помечено, и вытащила из-за голенища унта свою ста- ренькую крупномасштабную, с проложенными вдоль и поперек курсами, но понятную мне полетную карту. Все рассмеялись раскатисто и дружелюбно, и мне стало легко - напряженность исчезла. - Вот здесь...-начала я доклад. Вопросы сыпались один за другим. Я четко отвечала. Кто спрашивал, я не успела заметить, но сама обращалась все время лишь к одному генералу. Его доброе широкое лицо с красивыми пышными усами притягивало. Он, улыбаясь, показывал мне из-за спины другого генерала большим пальцем: дескать, к нему обращай- ся - он здесь старший. Но меня, как магнитом, уводило и я, докла- дывая, опять обращалась к усатому с ласковыми глазами генералу. Когда все показала и рассказала, меня, поблагодарив, отпустили. Выйдя из комнаты, я столкнулась с начальником связи фронта. Тот поинтересовался: - Ну как? - Все доложила, товарищ генерал. - Добро...-Королев чуть помедлил, и я, воспользовавшись паузой, решила все же выяснить, кто это мне улыбался. Товарищ генерал, а командующий-тот, что, с усами? -Нет, это член Военного Совета генерал Корниец. А что, понра- вился? - Да очень... Из Каменска мы с Листаревичем вернулись под утро. Не успела я как следует согреться и заснуть, как опять: - Придется тебе, Егорова, вновь перелететь за линию фронта, доставить рацию в кавкорпус. Теперь путь знакомый, надеюсь, также успешно справишься, - говорил Булкин. Оттого, что путь был разведан - он не стал легче. Та же ме- тель, тот же снег,тот же, считай, слепой полет. Правда, зная точ- ное расположение частей, легко было ориентироваться по карте. И все же поплутать мне пришлось изрядно, так как на старом месте кавалеристов не оказалось - скрылись где-то. Потеряв надежду на успешный поиск, я решила посадить самолет и поспрашивать у мест- ных жителей. Села возле небольшого, малоприметного хуторка. Не выключая мотора, побежала через сугробы к ближайшей хате. Посту- чала в окно замерзшими пальцами, отчего и звук получился ка- ким-то особенно звонким, раскатистым, будто сосульку об сосульку стукнули. Вышел на стук дед в исподней рубахе поверх штанов и в валенках. Древний такой, но крепкий, прямой... - Дедушка, здесь наши не проходили?.. - спросила я. Старик торопливо перебил: - Тикай швыдче, сынок! Немцы тут, вчера в ночи пришлы!- про- говорил и рукой показывает куда-то. Обернулась я и увидела возле соседней хаты фашистов. Бежать бы сразу, да ноги словно отнялись, стали какими-то ватными, не трогаются с места. Старик выручил, подтолкнул в спину, и уж тут понеслась я к своему спасению, к родному "кукурузнику" . Треск автоматной очереди накатился сзади, я оглянулась и увидела, как рухнул в снег старик в белой рубахе. И так пока я бежала к само- лету, он все маячил передо мной, словно признак - этот крепкий, пришедший, казалось, из сказки, человек. но сказки не было. А быль напомнила о себе новой автоматной очередью. Тогда я проворно вскочила в машину и дала газ. Вздрогнул мой У-2 и заскользил на лыжах быстро-быстро по снежному полю. Взлетел он под градом пуль. Не все прошли мимо. Было разбито зеркало на стойке цент- роплана, болталась перкаль на правой плоскости... Мне стало очень жарко, но почему-то словно от холода стучали зубы... Лишь к исходу дня мне удалось вновь обнаружить стоянку кавалеристов... В здании школы, где разместился штаб корпуса, я встретила уже знакомого полковника, начальника разведки. - С благополучным прибытием,- приветствовал тот и, не задер- живаясь, проводил меня к Пархоменко. - Товарищ генерал, к нам связной из штаба фронта,- доложил полковник, и передал командиру корпуса пакет. - Поклычте, хай зайде, - не отрываясь от карты и не замечая прибывших, распорядился генерал. Но вот он поднял голову, и я увидела лицо, носившее следы усталости и бессонных ночей. Однако трудности походной жизни похоже, не повлияли на привычки генера- ла. Он был тщательно выбрит, волосы причесаны. От него веяла ак- куратность и подлинно кавалерийская выправка. Незаметно для себя я встала по стойке "смирно", что не ускользнуло от взора генера- ла. - Вольно, вольно, - шутливо скомандовал он. - Добрые вести привез, орел! А радио доставил? - Так точно. В это время за окнами послышались близкие раскаты разрывов. Судя по всему; фашисты усилили обстрел. Генерал насторожился: - Вот бисов хлопец,- сказал он,- накликал-таки беду на нашу голову. Демаскировал штаб. Чуешь, что гитлеровцы вытворяют? Ко- мандир корпуса и не догадывался, что перед ними не хлопец, а дивчина. Разъяснять же, что к чему я находила сейчас неуместным. Снаряды и мины рвались все ближе, сотрясая здание. Где-то совсем рядом дзинькнуло стекло. Слышно было, как по крыше пробарабанили осколки. Но Пархоменко оставался невозмутим. Все так же спокойно сидел он за столом, широко развернув грудь, украшенную боевыми наградами. Однако мне было не до спокойствия. Я не на шутку тре- вожилась за судьбу машины. Ведь задание выполнено, нужно спешить назад, да и темно скоро будет. - Товарищ генерал, что передать в штаб фронта7 - осмелилась, наконец, спросить я. - Что передать7 - пробасил Пархоменко. - Насмехаешся, чи шо? Бачишь, який вогонь наклыкал своим "кукурузником". Поздно, хлопче, летать. Останешься туточки з намы. Палы свою птаху к чертовой матери! Коня тебе подберем да и рубать научим. Нет, не могла я сжечь свою "птаху". Ведь приказано было вер- нуться обратно, а приказы нужно выполнять. Выбежав от генерала, я вдоль хат и плетней заспешила к самолету. Длинным оказался путь. Огонь подчас прижимал к земле. Следуя старому фронтовому закону, я перебегала от воронки к воронке: снаряд в одно и то же место, говорят, не попадает. Благополучно, живой и целенькой добежала я к самолету. Но когда попробовала запустить двигатель, убедилась, что он поврежден. Вот беда-то... Задело, значит, осколком. Приш- лось тем же путем возвращаться в штаб. По улице сновали кавале- ристы. Возле домов бойцы загружали нехитрым скарбом повозки: штаб готовился к эвакуации. Пархоменко встретил меня словами: - Так решился, хлопец, остаться з намы7 - Нет, товарищ генерал, помощи вашей прошу! - Какой такой помощи7 - Конь нужен, чтобы отбуксировать самолет... - Нет у меня лишних коней, сам видишь, в каком положении. Убедила-таки я командира: дал он мне доброго коня. Нашлась и веревка. Привязала я ее к оси шасси двумя концами, а у коня на шее сделала подобие хомута, присоединила все и только хотела взять лошадь под узды и тронуться в путь, как пожаловал в помощь мне ездовой - дюжий парень из кубанских казаков. Он ворчал, ладя постромки: - И на кой леший нам эта колымага фанерная сдалась. Еще чу- ток проморгаем - накроет нас фриц. - А ты поспешай, чтобы не накрыл, - торопила я. - "Поспешай, поспешай". Конь, он обстоятельность любит. Каждая веревка впору должна быть... Чего хорошего, когда скотина натрет себе холку или еще что? Погибнет... Наконец-то парень взял лошадь под узды и крикнул зычно: - А ну, милая, трогай! Я крепко ухватилась за дужку крыла, чтобы придержать его на неровной дороге. К счастью, вскоре пошел сильный снег, а там и ночь наступила - она и скрыла нас от вражеских снарядов. Первый и единственный раз в жизни я "летала" таким необычным конным экипажем. Истощавшие за время рейда кони тянулись не спеша и не разбирая дороги. Самолет грустно вздыхал на ухабах. С каждой новой колдобиной внутри его что-то тревожно трещало. Неуклюжие на на земле крылья то пригибались к самому снегу, то, упруго выпрям- ляясь, поднимались кверху вместе со мной. Такая неестественная вибрация совсем не радовала мое сердце: того и глядя без плос- костей останешься. Но, как бы то ни было, с помощью коня и угрю- мого возницы удалось вывезти машину в безопасное место. Остано- вились мы в каком-то селе. Покопалась я наутро в моторе. Попро- сила хозяйку хаты, у которой мы остановились, нагреть воды. Сли- ла в чугун масло и тоже поставила в печь. Помощники из конников помогли мне потом залить в бачок уже горячее масло, облили кар- бюратор мотора горячей водой и стали запускать. К всеобщей ра- дости, мотор чихнул раз-другой и заработал. В тот февральский день я не раз добрым словом вспоминала сво- их аэроклубовских учителей. Нет, не зря заставляли они учлетов разбирать и собирать все узлы двигателя, не зря оставляли после полетов повозиться с машиной вместе с механиком. Хочешь хорошо летать - знай отлично самолет! Таким было правило. И вот сейчас прочное знание материальной части помогло мне справиться с ре- монтом. - Разрешите улетать, товарищ генерал?- спросила я Пархоменко. - Улетай! Возьми вот пакет и раненого, а на меня, старика, не сердись. На войне все бывает. Я ведь тебя за парня принял, а ты... В карих глазах генерала засветилось что-то доброе, он не- ловко махнул рукой и застенчиво по-юношески заулыбался. ЗЕМЛЯК В эскадрилье уже знали о всех моих бедах - им сообщили радис- ты кавалерийского корпуса, наладившие связь. Прилетев на свой аэродром, я села, зарулила самолет на сто- янку, но рядом не обнаружила машины лейтенанта Алексеева. Вокруг все было разбросано в каком-то беспорядке. - Что случилось? - спросила я механика Дронова. - Погиб лейтенант Алексеев. - С кем летал? - Со штурманом лейтенантом Грачевым. Грачев жив, только сильно покалечен... Больно защемило сердце, на глаза навернулись слезы, и я, ед- ва передвигая ноги, пошла со стоянки. - Что вы, Егорова, не идете, а плететесь? - слышу сердитый голос майора Букина.- Где пакет от командира кавалерийского кор- пуса? Поторапливайтесь!.. Я достала из планшета пакет, передала майору, а сама пошла искать комиссара Рябова и парторга Иркутского. "Как же так? - думалось мне. - Погиб наш товарищ, летчик... Надо созвать людей, помянуть добрым словом. Как же так?.." Ни Рябова, ни Иркутского на месте не оказалось. Они улетели на задание еще утром. Откровенно говоря, мы немножко недолюбли- вали Булкина за его высокомерие, сухость, грубоватость. Алексей Васильевич Рябов был полной его противоположностью. Зачастую ко- миссар сам летал как рядовой летчик, но находил время и по душам поговорить, и поругать, если заслужил. Однако если и поругает, то на него не обидишься. Парторг Иван Иосифович Иркутский был под стать нашему комис- сару - чуткий, добрый, внимательный и штурман отличный. Особен- но он отличался в розыске частей, попавших в окружение. В эскад- рилье шутили, что Иван фрицев под землей отыщет. Как-то в поиске отряда конников Иркутский с летчиком Касатки- ным наскочили на немецкие танки. Те незамедленно их обстреляли. А вскоре Иркутский заметил в одном населенном пункте людей с охапками сена, суетившихся среди домов. Штурман предложил Касат- кину посадить машину. Когда приземлились, выяснили, что в селе был именно тот отряд, который они искали. В целях маскировки ка- валеристы укрыли коней в сараи, хлевы, даже в жилых домах. Зада- ние экипаж выполнил. В эскадрилье штурмана Иркутского считали везучим. С летчиком Косаткиным он садился на минное поле - все обошлось удачно, оба осталисись живы и невредимы. С летчиком Сборщиковым Иркутский полетел как-то на разведку дорог в район Николаева. В пути им повстречались десять Ю-87 под прикрытием истребителей Ме-109. Истребители набросились на беззащитный У-2. Тогда Сборщиков поса- дил машину прямо по курсу, и они с Иркутским побежали от самолета в разные стороны. Гитлеровцы сделали несколько заходов по самоле- ту, обстреляли и бегущих летчиков, но безуспешно. Весь У-2 был в пробоинах, однако не загорелся, а летчики, как говорится, отде- лались легким испугом. Возвратились они домой после разведки, а аэродром только что разбомбили, все поле опять было усеяно мина- ми, словно тюльпанами. Как садиться?.. На земле им выложили крест, запрещающий посадку. Но Сборщиков все-таки посадил маши- ну, маневрируя на пробеге между воронками и минами, как заправс- кий циркач. За разведданные экипаж получил тогда благодарность от штаба фронта. А за посадку при запрещающем знаке Сборщикову обьявили взыскание от комэска. - Егорова! А мы с вами земляки, я ведь родом тоже из-под Торжка, - обратился однажды ко мне Иркутский и спросил: - От ма- тери письма получаете? - Нет, давно не получаю. Боюсь, что в наших краях фашисты бесчинствуют. Очень мне страшно за маму. - Я от своей матери тоже давно не имею весточки, - наклонив голову, тихо сказал парторг и продолжил: - Мне наш комсорг ска- зал, что тебя комсомол рекомендует в партию. Так вот я и готов за тебя поручиться. Я ведь, Егорова, в партию вступил в тридцать девятом году, а в комсомоле с двадцать восьмого года. Видишь, ка- кой, я уже старый. - Да что вы! Всего-то тридцать один год, - заметила я и, спросила: - А кем вы перед войной работали? - Заворготделом ЦК профсоюза госторговли РСФСР! - Оттуда и на фронт ушел двадцать третьего июня 1941 года. Отец мой погиб осенью 1916г. в районе Львова, во время знаменитого Брусиловского прорыва. Мне тогда было шесть лет, братишке четыре года, сест- ренке девять месяцев, а матери, как мне сегодня - тридцать один год. До четырнадцати лет я жил в своем селе Стружня, помогал мате- ри по хозяйству, учился в школе. Потом поехал в Москву учиться. Окончил техникум, плановый институт Центросоюза. Три года был на срочной службе в Благовещенске на Дальнем Востоке. В 1939 году закончил школу штурманов авиации в родном Торжке и так далее, и тому подобное! - Иркутский заулыбался этому своему "и так далее и тому подобное", засмеялся так непосредственно и так молодо, что я рискнула спросить: - А вы женаты, Иван Иосифович? - Нет, Егорова, еще не успел. Все некогда. Была знакомая де- вушка, да и та вышла замуж, не дождавшись меня из армии... Вот так мы и поговорили по душам с парторгом. - Да, Егорова, вторую рекомендацию вам даст комиссар Рябов - он мне сам об этом сказал. - Спасибо! Постараюсь ваше доверие оправдать, - поблагодари- ла я и побежала к самолету. Партсобрания в эскадрилье были всегда краткие, протоколы пи- сались сжатые - только постановляющая часть, а вопросы обсужда- лись в основном по приему в члены да кандидаты партии. На собра- ниях всегда присутствовал комиссар. Батальонный комиссар Рябов Алексей Васильевич не был ни ора- тором, ни теоретиком. Он был просто хорошим человеком. Всем сво- им сердцем и делом наш комиссар старался воодушевить весь личный состав АЭ на выполнение стоящих перед нами задач. А задача у нас была одна, как и у всего советского народа - разгромить врага до победного конца. И, нужно сказать, что за все время фронтовой деятельности летчики, штурманы, техники и весь личный состав АЭ добросовестно выполняли все задания командования штаба Южного фронта. Кандидатом в члены ВКП(б) меня принимали на партийном собра- нии эскадрильи. Было это в апреле 1942 года. Мы стояли тогда в населенном пункте Воеводовка, около Лисичанска, а кандидатскую карточку мне вручили в штабе Южного фронта. Политотделец, вру- чавший мне кандидатскую карточку, неожиданно спросил: - Вы, товарищ Егорова, случайно не сестра Василия Александ- ровича Егорова? - Нет, - бойко ответила я, а потом страдала от своего веро- ломства по отношению к брату. Как могла я так бездумно отречься от старшего брата, заменившего мне умершего отца!.. Мне до сих пор горечь жжет душу. Почему я так ответила?.. Много лет спустя, когда уже брата реабилитировали и он приехал в Москву, я рассказала ему об этом случае. Он подумал, потом улыбнулся и сказал: - Ты, наверное, боялась, что тебе не дадут воевать? - Боялась. - Эх, ты трусишка! - и брат крепко меня поцеловал, как бы прощая мое вынужденное отречение от него. МУЖИКА НЕ НАШЛОСЬ ДЛЯ ГЕНЕРАЛА?.. Впервые за последние дни Барвенковской эпопеи мне удалось выспаться как следует. Добрый сон прогнал усталость. Все, что было пережито за два тяжелейших рейса, осталось где-то позади, ушло в копилку памяти. Впереди ждали новые испытания. Бодрая, полная сил я вошла в помещение штаба эскадрильи и первое, что мне попалось на глаза, это большой лист ватмана, приколоченный к стене коридора. Я хотела было пройти мимо, но один из летчиков, оказавшийся поблизости, с лукавой улыбкой про- изнес: - Не гордись, Егорова, прочти - тебя касается. - Меня? - удивилась я и подошла к бумаге... Какой-то самоде- ятельный художник изобразил на ней воздушную фею, несущуюся сквозь снежную метель! Под дружеским шаржем подпись: "Женщина летает, а у мужчин - выходной!" - Ничего мужичков подковырнули? - спросил неожиданно появившийся Листаревич. Я покраснела и пробормотала что-то невнятное. - А что ты стесняешься? Отличный урок всем летчикам препод- несла, - и протянул мне руку. - Позволь поздравить: командование представило тебя за розыски кавалерийских корпусов к награде... - Егорова, к командиру! - позвали меня. - Полетите в 6-ю армию, за генералом Жуком - командующим ар- тиллерией фронта, - приказал комэск. - Есть! - ответила я командиру, повторила задание и стала прокладывать курс на своей полетной карте. Вечерело. Лететь было приятно. От снега все кругом бело, чисто, и небо ясное - будто хозяйка перед праздником окна помы- ла, будто и войны нет. Однако, как говорится, береженого бог бе- режет! И я, на всякий случай, летела на бреющем, маскируясь в балочках, перелесках, как бы сливаясь с местностью. Сразу после посадки к моему самолету подкатила эмка. Из ма- шины вышел генерал, и я по всем правилам доложила ему. - Что же, для командующего артиллерийского фронта у вас там мужика не нашлось? - недовольно спросил он. Я ответила вопросом на вопрос: - Разрешите узнать, куда полетим? Полковник, сопровождающий генерала, назвал пункт. Вынув из планшета карту, тут же на крыле самолета озябшими руками я про- вела курс и села в первую кабину. Генерал, в папахе, закутанный почти до самых глаз шарфом, устроился за мной, и мы полетели. В зеркале, что крепилось слева на стойке центроплана, мне хорошо было видно усталое лицо моего пассажира. Взгляды наши то и дело встречались, я показывала ему рукой то на принарядившуюся в се- ребристый зимний наряд землю, то на заходящее солнце. Генерал продолжал хмуриться. Но вот неожиданно на самолет упала тень. Оглянулась - и пре- дательский холодок пробежал по спине. Два "мессершмитта" нагло и самоуверенно пикировали прямо на нас!.. Над самой землей, едва не касаясь ее консолями, я начала бросать машину то вправо, то влево, уклоняясь от пулеметных оче- редей. А немцы еще и еще заходят для атаки. Мотор сдавленно фыркнул, затем снова... Впечатление было та- кое, будто человек задыхается - воздуха не хватает. Внизу - нас- колько хватало глаз - лежала ровная, плотно укутанная снегами степь. Ни приветливого дымка, ни домика обжитого. Волчьи просто- ры... Вдруг мотор совсем заглох. Этакое невезение! Я обернулась к "пассажиру", показала рукой, что иду на посадку. Тот в ответ лишь мотнул головой. Но в этом движении сквозило откровенное не- довольство. "Вот еще барин, - подумалось мне, - не понимает, что убить могут... Будто из-за своей прихоти вынужденную посадку де- лаю. Тем более, что везла не просто офицера связи, а самого ко- мандующего "бога войны". Хлопот теперь не оберешься. Мотор заг- лох. Садилась с ходу. А "мессеры" все бьют и бьют по нам. Силь- ный порывистый ветер все время норовил подцепить хвост машины, прокинуть ее или в крайнем случае обломать ей крылья. Для хоро- шего степняка задача, в общем-то простая - не велика машина - фанера да перкаль. Упрямый ветер, но и я не из податливых. Тоже с характером. Крепко держала ручку. Приземлившись, выскочила из кабины, чтобы помочь генералу, который был так одет, что сам выбраться никак не мог. А "мессе- ры" не унимались. Холодящие сердце огненные струи впивались в снег совсем рядом с нашим самолетом. Наконец мы остановили маши- ну и побежали к лесу. Спотыкаемся, падаем, поднимаемся и опять бежим. Мой генерал уже совсем задохнулся от глубоких сугробов - одежда и возраст не для кросса. Вдруг все стихло. Тогда я попро- сила генерала обождать меня под деревьями. - Вы что, предлагаете ждать вас до морковкиного заговенья? - сердито перебил, догоняя меня, артиллерист. - По такой погоде я лично этого делать не собираюсь. Нужно оставить машину и искать какое-нибудь жилье, пока не поздно. Самолет при каждом порыве ветра судорожно вздрагивал. Я с тревогой смотрела на него, про- пуская мимо ушей слова "пассажира" и думала о своем: "Чуть ветер подует посильнее - сломает машину, снесет. Нужно ее немедленно закрепить". И я полезла в кабину. - Что вы собираетесь делать? - удивился артиллерист. - Достану трос из фюзеляжа, будем привязывать самолет. - Позвольте, так мы ведь здесь до темна провозимся. А в тем- ноте нам крышка . - До темна не до темна - а в таком состоянии я не имею права бросить технику. - Ну, знаете ли... Однако, посмотрев мне в лицо, "пассажир" понял, что от свое- го решения я не отступлюсь и принял из моих рук трос. С величайшим трудом мы подтащили самолет хвостом вперед, к лесу. Осмотрела его. Все-таки изрядно "фрицы" покалечили мой У-2. Пробоины не в счет. Главное, отбита лопасть винта, нет одного цилиндра мотора и пробиты масляный и бензиновый баки. Как еще не загорелся!... Наконец, закрепили машину, привязав к стволам деревьев, за- маскировали ветками. Вдвоем управились быстро. И, забрав доку- менты, прикинув по карте нужное направление, мы углубились в степь. Шли, по колено проваливаясь в снег. Ох, и тяжкий это был ночной путь. Шли час, другой, третий... С небес, как из разорванного мешка, повалила без конца снеж- ная вата. Временами казалось, что кто-то задался целью укрыть землю солидно, добротно. Идти становилось все труднее и труднее. Но самое страшное, что с усталостью приходило безразличие... Я низко опустила голову, пряча от надоедливых острых снежинок ли- цо, которые только и напоминали о реальности. "А может быть, это все-таки сон?- лезли назойливые мысли. - Ведь слышу же я дробный стук отбойных молотков, глухие крики проходчиков в тоннеле, шут- ки подруг по бригаде. Вот Тося Островская что-то шепчет мне на ухо. Но я не разберу. Тогда Тося начинает меня трясти за плечи. Нет, я не понимаю, что она от меня хочет. И почему в тоннеле снег?.. Он так нежно щекочет щеки, так тепло укутывает руки. Мне совсем не хочется освобождаться из его уютных объятий. И опять Тося трясет за плечо... Впрочем, это совсем не подруга, у нее не может быть такого мужского баса..." Я с великим трудом при- открываю веки. - Как тебя зовут? - Анна. - Встать нужно, товарищ Анна, встать и непременно идти.-Те- перь я отчетливо различаю слова.- Так ведь и замерзнуть недолго... Но сил у меня не осталось ни на шаг, и я села опять в сугроб. - Дальше не пойду. Идите один... - Вставай, Анна, вставай,- тормошил меня генерал. - Заснешь и замерзнешь. - Да, да, да, нужно идти, - машинально ответила я. Наконец, я поняла, где сон, а где явь. - Я сейчас, я обязательно встану... Разум знает, что нужно делать, но ноги отказываются ему пови- новаться. Где взять силы, чтобы подняться, чтобы снова идти в не- гостеприимной, заснеженной степи?... Нужно только подняться. Он протянул мне руку: я пошла, я сумела перебороть смертельную ус- талость... Первые метры я держалась за артиллериста, но с каждым шагом чувствовала себя все увереннее и увереннее. Мертвая точка осталась позади, я обрела второе дыхание. И уже не таким злове- щим казалось завывание ветра, уже не пугала бездонная темнота. ...К утру, с обмороженными лицами и руками, мы наткнулись на наших бойцов. Ими оказались артиллеристы той части, в которую мы летели с командующим артиллерии фронта И.М.Жуком. Нас ввели в дом, где жарко топилась железная печь, а по всему полу спали бойцы. Я, как присела у порога, так и заснула. Утром связисты сообщили в эскадрилью о моем местонахождении и о том, что само- лет и мотор нуждаются в серьезном ремонте. Вскоре ко мне прилетел летчик Спирин, привез механика Дронова, а вторым рейсом - все необходимое для ремонта мотора и самолета. Целый день потребовался, чтобы отыскать самолет в неизвестном лесу и прибуксировать его лошадью к населенному пункту.К счастью, помогло большое пятно на снегу от вытекшего масла. Константин Александрович долго ругался, осматривая израненную машину. Посылал тысячу чертей в адрес немецких летчиков, самого Гитлера, обещал фюреру осиновый кол в могилу. Но дело делал: быстро соорудил подобие палатки над мотором - защитил себя от ветра - и снял для удобства в работе перчатки. Я стала ему помогать. - Ну куда вы, товарищ командир, с таким обмороженным лицом к мотору? Испугается - не заведется, - шутил мой механик. Да, лицо у меня было действительно страшное. Почернело все. Я смазала его жиром, надела сверху кротовью маску. Такие маски выдавали всем летчикам, но мы не любили их носить - меховая шкурка на подкладке с прорезями для глаз и рта,- как на карнава- ле. Чтобы отослать меня погреться, Дронов выдумывал разные улов- ки, но потом смирился, и дело у нас пошло быстрее. Удивительный народ авиационные механики! Как правило, это большие мастера своего дела, или, как сейчас говорят, мастера - золотые руки. Они могут ни спать, ни есть, пока самолет не будет в полной готовности, а потом, сдав его летчику для полета, не уйдут с аэродрома и терпеливо будут ждать его возвращения. Вот он начнет прибирать на стоянке - свернет чехлы, перенесет с места на место тормозные колодки, потом просто закурит, чтобы не так долго тянулось время ожидания. А сам то и дело поглядыва- ет в небо: не летит ли?.. Приближение своего самолета механик узнает издалека - по гулу мотора, только ему одному известному. И тогда он побежит его встречать! Счастлив, очень счастлив этот скромный трудяга аэродромов, когда летчик вернется на землю жив и невредим. Ну, а если не вернется летчик с задания, то горю техника нет предела... Нет, я бы, пожалуй не смогла быть механиком самолета. Не хва- тило бы сил ждать. Особенно в войну, когда проходят все сроки возвращения, когда надежда остается разве на чудо, а механик все ждет, все всматривается в небо, прислушивается, надеется... В тот раз мы вернулись с Дроновым в эскадрилью, и он показал своим товарищам пробоины, которые ему пришлось заклеить на моро- зе. - Восемьдесят семь пробоин насчитал, а у Аннушки и генерала ни царапины! Вот, что значит хвостовой номер "чертова дюжина" - посмеивался Дронов. Но я-то уж знала: кроме всяких цифр, кроме везения в тех полетах меня надежно охраняли руки механика самолета. А вот еще говорят - судьба. Лично я верю в судьбу. Если ею еще и управлять. В общем, как говорится, все обошлось благополучно. Разве что пальцы рук да щеки пообморозили. Но кто на это обращал вни- мание в то фронтовое время... Пустячок, о котором и вспоминать -то не стоит. Вот только командующий артиллерией не смог забыть ту ночь в степи. И характер мой запомнил. Короче, как прилетел в штаб фронта, так сразу заявил начальнику связи Королеву : - Егорову я заберу к себе. Мне в корректировочную авиацию нужны боевые летчики... Когда об этом узнали в эскадрилье, летчики стали меня вразумлять: - Ты что, с ума сошла? - горячо говорили ребята. - Ты же пилот, живой человек, а не резиновый аэростат. Тебе летать надо, а не висеть мишенью над передовой. - Это верно, мишенью служить не особенно приятно. Но ведь, честое слово, чем мы на своем У-2 днем не мишень для истребите- лей противника, да и надоело воздушным извозчиком быть... Вое- вать по-настоящему хочется. Корректировщики хоть помогают нащу- пать врага и уничтожить его, а мы что? Уж если переходить в дру- гой род авиации, то я бы предпочла быть летчиком-штурмовиком. Корректировать артиллерию - не моя судьба... "КАТЮШИ" Задания, задания. Кажется, нет им конца. - Егорова, летите на розыск "Катюш"! И опять: - Есть, лететь! "Катюши" только что появились на нашем фронте. Дали мне при- мерный район, сказали, что это большие грузовые автомашины с ус- тановкой для реактивных снарядов. Сверху зачехлены. Еще приказа- ли передать генералу Пушкину, командиру корпуса, совершенно сек- ретный пакет. Помню, стояла оттепель. В районе нашего аэродрома лил дождь, видимость - меньше некуда - метров сто. Когда отлетела от аэрод- рома, повалил мокрый снег, затем туман закрыл все вокруг - ни зги не видно. Решила я тогда набрать высоту: может, там посвет- лее, чем у земли. Высотомер показывает уже 9ОО метров. Здесь ту- ман стал пореже. Но что такое?.. Самолет начало лихорадить. Он затрясся всеми расчалками, задрожал. Глянула я за борт, а плос- кости, фюзеляж машины, даже винт ее покрылись ровной ледяной коркой. Мотор-то работает, все рули исправны, а самолет не слу- шается их, проваливается вниз. Отдала я ручку управления пол- ностью от себя, чтобы быстрее потерять высоту, и вот какое-то чутье подсказало, что земля уже близко, где-то совсем рядом. Но что там подо мной? Дом, лес, река, овраг или еще что?.. Выключи- ла мотор, потихоньку тяну ручку на себя... Удар! Самолет коснуля земли, и понесло, понесло куда-то. Всячески стараюсь притормо- зить, остановить движение: на У-2 нет тормозов - действую рулем поворота. Наконец, остановился. Тихо так стало. И в двух шагах ничего не видно - туман. Отойти от самолета боюсь - потеряешься. Приш- лось ждать, пока туман не рассеялся. За это время очистила само- лет ото льда, определила по времени и скорости полета местона- хождение. И вот, когда просветлело, перед самым носом самолета вижу большой стог соломы. Как не врезалась в него?.. Корпус генерала Пушкина с "катюшами" в тот раз я все-таки нашла. Но, возвращаясь обратно, опять попала в сильный снегопад. Машину посадила в кромешной мгле - не видно было даже стоянки самолетов, так что после приземления порулила на авось. Хорошо, механик Дронов услышал "голос" своего самолета и побежал на- встречу. Командир эскадрильи долго меня отчитывал тогда: " Жить надо- ело!.." А летчики хмуро молчали: оказывается, все они вернулись с полпути, не выполнив задания. За этот полет начальник связи Южного фронта генерал Королев объявил мне благодарность, а поли- тотдел преподнес подарок - посылку. И чего только в ней не было! Но самое интересное, что сверху в посылке лежал кисет для табака. "Дорогому бойцу от Маруси Куд- рявцевой - на память" было вышито на кисете, а внутри его лежало письмо с фотографией миловидной девушки. В письме Маруся проси- ла, чтобы молодой боец крепче бил фашистов и скорее с победой возвращался домой. Под кисетом аккуратно разложены табак в пач- ках, бутылка водки, вдетая в шерстяные носки и обернутая поло- тенцем с красивой вышивкой, мешочек с сухофруктами. На самом дне ящика лежала ученическая тетрадь в косую линеечку и десяток конвертов. Половина из них была с адресом: город Мары Туркменской ССР, Марии Кудрявцевой. Кисет, табак и водку я отдала механику своего самолета, полотенце - хозяйке дома, где жила, шерстяные носки и сухофрукты взяла себе. Фотографию, тетрадь и конверты я решила отдать Виктору Крав- цову - статному кубанскому казаку, от роду двадцати двух лет. Помню, в каком бы селении мы ни стояли, все местные девчата не сводили с него глаз, а казак никого не замечал, а может, так - только вид делал, что все ему безразличны. - Виктор,- обратилась я к Кравцову, - посмотри-ка на фото, какая славная девушка. Напиши ей, пожалуйста, письмо вместо меня. Порадуй, что посылка попала по назначению - молодому бойцу, да еще летчику. - Вот еще выдумала, - буркнул он, но конверты и тетрадь взял... Наступил день Красной Армии. Наша эскадрилья собралась на праздничное собрание, и начальник штаба Листаревич торжественно зачитал от имени Президиума Верховного Совета СССР Указ: лейте- нант Спирин награжден орденом Красной Звезды, младший лейтенант Егорова - орденом Красного Знамени... Я только что прилетела с задания и, немного опоздав, сидела позади всех. В ушах еще шумело от работавшего мотора, и я толком не расслышала, кого наградили. Но меня обступили все, поздравляют с орденом, а я стою и не верю: за что же меня-то ? На фронт я, можно сказать, попала благодаря воле случая. За- дания все, какие поручали, выполняла, как и положено солдату, - от души, хотя зачастую, признаться, мне было трудно. Но я стара- лась. Почему - то вспомнился приказ на разведку дорог - узнать, чьи там войска на марше: наши или гитлеровские? Нельзя сказать, что слишком большое удовольствие лететь днем, на беззащитном са- молете, единственное оружие которого - наган у пилота!.. Все знали, что фашистские асы гонялись за нашими самолетами. "Мес- сершмитту" сбить У-2 не составляло большого труда, а вот награду они получали такую же, как и за сбитый боевой самолет... - Товарищ командир, что с вами? Вам плохо? - слышу голос ме- ханика Дронова. - На вас лица нет... - Все хорошо, а что? - Вас в президиум приглашают. Орден мне вручил член Военного совета фронта Леонид Романо- вич Корниец, тот самый, который помогал мне мимикой и жестами докладывать о расположении кавалерийских корпусов Пархоменко и Гречко не ему, а командующему фронтом. ХУЛИГАН НА ДОРОГЕ В мае 1942 года началось наступление войск Юго-Западного фронта на харьковском направлении. Мы, летчики эскадрильи связи штаба Южного фронта, всегда были в курсе боевых событий. Перед вылетом нам сообщалась обстановка на фронтах, а мы, летая в ту или другую армию, корпус, дивизию, уточняли ее. Войскам Юго-Западного фронта в мае сорок второго предстояло уничтожить группировку противника и освободить Харьков. Две ар- мии нашего фронта 9-я и 57-я должны были взаимодействовать с Юго-Западным фронтом. И вот 2О мая утром мне приказали лететь в 9-ю армию с совер- шенно секретным пакетом. Почему я должна была лететь одна, не помню. Обычно мы летали со штурманами, офицерами связи, фельдъ- егерями или там еще с кем. А тут я полетела одна. Помню, подле- тая к городу Изюму, увидела на дорогах и просто по полю движение наших войск. В долине Северного Донца, у Святогорского и в Изю- ме, виднелось много пожаров. Пожары с детства вызывали у меня неосознанную тревогу и вол- нение. "Вор хоть стены оставит, а пожар - ничего!" - говорили у нас в деревне. На всю жизнь врезалось, как горел хлеб. Сжатый хлеб перед обмолотом обычно сушили в ригах. Снопы складывали на колосники в закрытом помещении, а внизу под ними топили большую, сложенную из камней печь - теплинку. Тепло шло вверх и сушило снопы для обмолота. От недосмотра за теплинкой и загорелась наша рига с хлебом. Посреди ночи раздался душераздирающий крик: "Пожар! Горим!" Все повскакали с постелей, в темноте заметались по избе. Братья, полураздетые, выскочили из дома, а мама от испуга не могла никак до двери дойти, держа в руках первую попавшуюся ей в руки вещь - самовар. Так бы она и стояла, если бы не голос братишки Кости: - Мама, да успокойся! Пожар потушен, и хлеб цел. Это Колька послал сказать тебе, чтобы ты не волновалась... Шла война. Горели целые города, горела вся наша земля, но не могла я привыкнуть к пожарам. И сейчас тревожно стучало мое сердце при виде пылающей долины. А в небе воздушный бой. Наша пара И-16 дралась с шестеркой Ме-1О9. Бой был неравный. Но "ишачки" искусно увертывались от огня "мессершмиттов", заходили в лобовую атаку, и фашисты, опас- ливо уклоняясь, ничего не могли поделать. Преимущество было явно за нашими ребятами. Я, признаться, засмотрелась и не заметила, как немецкий ист- ребитель коршуном набросился на мой самолет. Резанула перед гла- зами огненной струей очередь. Нырнуть бы мне тут в овражек или лощину, только впереди раскинулось чуть ли не до самого горизон- та ровное поле с зыбкими кучками прошлогодней кукурузы. Справа - сплошной лес, слева - город. Загорелась машина. Сразу стало жарко и душно в кабине. Едва приземлившись, выскочила я из самолета и, срывая с себя тлеющие лохмотья комбинезона, побежала к лесу. Немец, видно, пришел в ярость. Снизился до бреющего полета и весь огонь пушек перенес на меня. В сорок первом, да еще и в со- рок втором, гитлеровцы могли позволить себе такую роскошь - по- гоняться по полям за одиноким русским солдатом на танке, постро- чить из всех пулеметов и пушек, свалившись с неба. А я все бежа- ла и бежала. Временами падала, притворяясь убитой, и поспешно прятала голову под стебли кукурузы. Когда "месс" уходил на разворот, я вскакивала, прижимала к груди секретный пакет и снова бежала ... Израсходовав весь боекомплект, фашист улетел. ...Лес. Тихо. Вблизи ни души. И вдруг так захотелось мне лечь на лужайку, как в детстве, закрыть глаза и забыться. На деревьях уже пробилась молодая листва. Весна вступала в свои права. Ни- когда-то не боялась я смерти, а тут вдруг так захотелось жить. Плохо умирать весной. Весной жить во много раз дороже... А самолет мой сгорел дотла. Сгорели мешок почты и кожанка, лежавшие в фюзеляже. Что было делать? Как найти штаб 9-й армии? Осмотрелась я. Вижу, на ветвях деревьев висит телефонный провод. Пошла по нему, надеясь, что приведет на какой-нибудь командный пункт. Но не прошла и тридцати шагов, повстречала двух бойцов - сматывали провод на катушку. - Где КП? - спросила. - Какой тебе КП, там немцы! - крикнули они, не останавлива- ясь. Выйдя из леса, через поле я побежала к дороге - она была пуста. Отдельные бойцы и небольшие отряды конников шли кто как, не придерживаясь дороги. Но вот проскочила грузовая машина, объехала меня, стоявшую на ее пути с вытянутыми в стороны руками. Показалась эмка. Опять голосую, но тщетно. Не замедляя хода, эмка несется мимо. Тогда, не задумываясь, вытащила я наган из кобуры и выстрелила вверх. Шофер дал задний ход, остановился недалеко от меня. Затем откры- лась передняя дверца машины, и из нее легко выскочил бравый ка- питан. Он ловко выхватил у меня оружие, выкрутил руки за спину, а сам полез в нагрудный левый карман моей гимнастерки за доку- ментами. Такого обращения с собой я не могла допустить! Не менее ловко наклонила голову да зубами как хвачу капитана за руку - кровь брызнула! Гляжу, из машины выбрался полный генерал, стал расспрашивать, кто я и по какому праву безобразничаю на дороге. - А вы кто такой? - выпалила, но свое удостоверение достала. А удостоверение было весьма внушительное - выданное на мое имя, оно предлагало всем воинским частям и гражданским организациям оказывать предъявителю документа всяческое содействие в выполне- нии заданий. - Вам куда ехать? - уже вежливо спрашивает генерал. - В штаб девятой армии. - Садитесь в машину, - предлагает и любезно так интересуется: - Где это вас опалило? Рассказала я, что со мной произошло, и вдруг как расплачусь. От обиды или от боли? Очень уж болели обожженные руки, а тут еще этот капитан, выкручивая их, содрал кожу - они кровоточили. - Не плачь, девушка,- стал успокаивать меня генерал, - а то и лицо начнет саднить от слез. Мы тебя сейчас мигом доставим в штаб девятой армии. Однако на войне и "сейчас", и "мигом"- поня- тия растяжимые. Только через три часа мы нашли штаб армии, где я и вручила пакет начальнику оперативного отдела. В санитарной части мне смазали лицо, забинтовали руки. В столовой накормили, а к вечеру на грузовой машине отправили на аэродром. В эскадрилье меня встретили по-братски. Начхоз Народецкий даже принес конфет вместо ста граммов водки, которую нам выдали за вылеты. Он знал, что я свою норму не пила, а отдавала механи- ку или пилотам, и старался при случае побаловать меня конфета- ми или чем-то вкусным. Когда мы базировались под Ворошиловоградом и жили в лесу, в палатках, летали мало. На фронте было затишье. Однажды Народец- кий пригласил меня поехать с ним в Ворошиловград на экскурсию. Осмотрев город, мы зашли в универмаг, и там я увидела широкопо- лую соломенную шляпу с роскошным букетом искусственных цветов. Долго я стояла да любовалась ею. Тогда начхоз, уловив мой взгляд, обращенный к соломенному чуду, о чем-то пошептался с продавщицей, и та вручила ее мне. Шляпу пристроили в моей палатке на гвозде. Но раз возвраща- юсь я с задания - и что же? - вижу нашего любимца Дружка, собаку, кочевавшую с эскадрильей еще с хутора Тихого, в этой самой шляпе. Братцы-пилоты прорезали в ней отверстия для ушей, привязали накрепко бечевкой, и пес с лаем носился в таком шикарном украше- нии. Пилоты, конечно, попрятались от меня в палатки, смеются, а Кравцов выговаривает: - Это тебе за то, что подарки принимаешь от начхоза!.. Сегодня, когда я вернулась живая, правда, с ожогами на лице и руках, в обгоревших сапогах, все радуются. - Не печалься, Егорова, о самолете. Главное, что сама оста- лась жива, приказ в войска доставила... - успокаивает инженер эскадрильи Маликов. - А самолет - дело наживное... РОДИЛСЯ В РУБАШКЕ Да, конечно, самолет дело наживное. Но, как же горько и обид- но, когда тебя сбивают, а ты ничем не можешь отомстить. Летчики говорили, что на фронт поступила новая техника. "Петляковы ", "Яки", "Лавочкины"... Каждый самолет -мечта! Но в душу мою запала одна машина. Раз или два видела ее в полете, но запомнила на- всегда. Небольшой моноплан классической формы. Крылья чуть среза- ны назад. Сбоку посмотришь - торпеда летит. Об этом самолете ходили легенды... Над самой землей летит стремительно, как стриж, а в небо высокое уходит, как сокол!...Машина маневренная, зрячая, защищеная. Разное поговаривали о ней. Слышала я однажды, как один летчик расписывал: "В штопор при некоординированных разворотах не срывается, по прямой летит устойчиво - даже с брошенным управ- лением. А садится? Садится почти сам. Словом, прост, как табурет- ка. И в воздушном бою не подведет, и земную цель поразит. Короче - штурмовик". Конечно было отчего закружиться голове. Однако, мне опять надо было лететь на У-2 в 6-ю и 57-ю армии, окруженные гитлеровскими войсками. Там не хватало боеприпасов, продовольствия, горючего, собралось много раненых. Попытки про- рвать окружение ни к чему не приводили. Армии несли большие поте- ри в живой силе и технике. В результате неудач в районе Барвенко- во-Харьков положение совсем ухудшилось. Мы, как всегда, летали много, за нами, по-прежнему, охотились фашистские пилотяги. С земли нашему У-2 тоже доставалось, да и нам, летчикам, было тяжко... В эскадрилью без самолетов уже вернулись Сережа Спирин, Вик- тор Кравцов. Тяжело раненного Ваню Сорокина отправили в госпи- таль. Вот пять дней прошло с тех пор, как улетели на задание и Сборщиков со штурманом Черкасовым. Наум Сборщиков - летчик милостью божьей! Перед войной он работал инструктором-летчиком, научил летать более сорока кур- сантов. Я его знала еще по Ульяновскому авиационному училищу, где мы занимались с ним в одном классном отделении. Потом наши пути разошлись. И вот, когда я приехала на фронт, в эскадрилью, Наум встретил меня, как родного человека. По натуре он был зам- кнутый, тихий, но меня оберегал, как мог и помогал во всем. Когда Сборщиков не вернулся, я долго не верила в его гибель. Ждала. Но вот уже и пять дней минуло, все уже перестали ждать, даже механик его самолета. И у меня оставалось мало надежды на возвращение Наума, и невольно слезы наворачивались, когда никто не видел. Черкасова тоже было жаль. Всегда веселый, улыбающийся, блондин небольшого роста, в выцветшей гимнастерке и брезентовых, модных тогда, сапогах, трудно было даже представить, глядя на Лешу Черкасова, что столько испытаний выпало на его долю... Добровольцем Черкасов пошел защищать республиканскую Испанию. Летал штурманом на бомбардировщике. В одном из боевых вылетов его самолет был сбит. Летчик и штурман попали в плен к фашистам. После долгих допросов и пыток оба были приговорены к смертной казни. Советское правительство сумело защитить своих сынов. Перед самой войной они вернулись на Родину. - А я в рубашке родился,- смеясь, любил повторять Чаркосов. Как же хотелось верить, что "рожденный в рубашке" вот-вот появится среди нас с очередной, придуманной им самим шуткой, от которой даже хмурый Сборщиков засмеется. И они вернулись! Вернулись совершенно неожиданно, когда их уже никто не ждал. У Наума голова была забинтована так, что одни глаза в щелочки просматривались, правая нога без сапога - чем-то замотана. Вся гимнастерка в рыжих пятнах. У Черкасова же одна рука, забинтованная на ремне, висела, а второй он опирался на большую палку... АД КРОМЕШНЫЙ Однако шел июль еще только сорок второго года. Нависла угроза окружения войск Южного фронта. Противник занял Донбасс, вышел в большую излучину Дона и тем самым создал угрозу Сталинграду и Северному Кавказу. Около переправ через Дон скопилось множество наших войск, техники. К переправам же гнали скот, тракторы. Повозки, нагру- женные домашним скарбом, с сидящими наверху детьми, тоже ждали здесь своей очереди. Это ночью. А на рассвете начинались бес- престанные налеты фашистской авиации. Наши зенитки стреляли у переправ, но мало. Самолетов же с красными звездами на крыльях почти не было. Так что гитлеровцы сначала бомбили, потом с не- мецкой педантичностью расстреливали с малых высот скопления лю- дей. Эх, что же тогда творилось на этих переправах! Кричали жен- щины, плакали дети, ревел скот... Ад кромешный!.. Вместе с войсками отступали и мы. Отходя к Дону, одну за другой меняли полевые площадки. Очень уставали, буквально вали- лись с ног: заданий поступало много. Отдохнуть было некогда, по- есть негде, да порой и просто нечего. Обед, приготовленный на старом аэродроме, попадал на новый, а то и совсем не попадал. Спали мы где придется: и в кабине, и на чехле под крылом самоле- там. Только задремлешь, кричат: "По самолетам!" ...Летчику Потанину приказали лететь на разветку: опредилить, куда продвинулись мотоколонны противника и каков состав; узнать, где находятся железнодорожные эшелоны с войсками, техникой и в каком направлении движутся; найти сосредоточение гитлеровских войск и прикинуть их примерную численность. Штурманом с Потани- ным отправился на задание вчерашний студент архитектурного инсти- тута Белов. Летчики и штурман вскоре увидели, как гитлеровские танковые и моторизованные колоны, и мотоциклисты движутся на юго-восток, в сторону Дона, в направление его большой излучины. Наши войска отступали, и немецкая авиация неистовствовала - бомбила дороги, забитые беженцами. Все разведали Потанин с Беловым, все узнали, определили и повернули домой. Летели они, маскируясь, вдали от дорог и насе- ленных пунктов. Но и фашисты двигались стороной - большими и совсем маленькими отрядами и группами. Один такой отряд в лесоч- ке привлек внимание экипажа своей необычностью - человек сорок- пятьдесят в маскировочных халатах. Потанин подумал, что это свои, что они не знают, в какую сторону им двигаться, и решил показать направление. Сделал над ними один вираж с выводом на юго-восток, потом еще, и вдруг вся группа, как по команде, подняла вверх автоматы и застрочила по самолету трассирующими пулями. На фронте всякое бывает, решил Потанин, по ошибке могли обстрелять свои же бойцы. Но как оказалось, стреляли по У-2 фашисткие десантники. После чего штурман замолчал. В беспокойст- ве оглянулся - Белов сидел бледный безжизненно уронив голову на борт кабины. Тревога за жизнь товарища подсказала Потанину поскорей при- землиться и оказать ему помощь. И он посадил машину тут же, в поле. Но помощь уже не понадобилась. Белов был мертв... Горе кольнуло Николая в самое сердце. Он в каком-то забытье снял с себя кожанку, свернул ее в несколько раз и стал подклады- вать, как подушку под голову погибшего друга. - Вот так тебе будет помягче,- приговаривал Потанин и без- звучно плакал... В те тяжелые дни нашего отступления недалеко от Новочеркас- ска к нам пристал лет трех малыш. В одной рубашонке, грязный, изголодавшийся, весь в ссадинах, он ничего не мог сказать, кроме слова "мама", которую звал беспрестанно, да своего имени - Илюша. Плакать Илюша уже не мог, а только надсадно всхлипывал. Подошед- шие бойцы рассказали нам, что недавно немецкими самолетами был разбит обоз с беженцами и что они видели этого мальчика около убитой матери. А потом, когда фашистские стервятники налетели еще раз, все бросились в разные стороны, побежал, видимо, и малыш - и так спасся. Мы не знали, что же с ним делать, куда пристроить. Надо было улетать, а Илюша ухватился за мою шею, и, кажется, никакая сила уже не могла оторвать его от меня. Я решила тогда взять малыша с собой. - Ты что, с ума сошла? - Ребенку нужен уход. Что ты можешь дать ему? - Где мы теперь остановимся, знаешь?- налетели пилоты. Тогда я еще крепче прижала к себе Илюшу и побежала к станице. Навстречу попалась старая женщина с палочкой. Прикрыв ладонью глаза, она долго всматривалась в ребенка, а потом заплакала, запричитала : - Илюшенька, внучок мой!.. Я передала малыша старухе и в слезах бросилась к своему са- молету. И стало мне тогда вдруг так невыносимо больно,так обидно за все: и за этого сиротливого Илюшку- сколько их было на доро- гах войны! - и за уходящие годы, за себя... Я так любила детей, так хотелось иметь свою большую семью - много маленьких озорных мальчишек, вихрастых девчонок... Война перечеркнула, разрушила все мечты. Мне часто вспоми- нался Виктор Кутов. Вот уже пять месяцев от него не было никаких вестей. Он воевал где-то на Северо-Западном фронте. В минуты, когда я оставалась со своими мыслями наедине, тяжелым камнем да- вило: да жив ли ?.. Письма не идут - это полевая почта виновата. Но я потерплю, я непременно дождусь... В такие минуты сквозь слезы я ругала себя, что до войны была такой дурой: ведь давно, еще с Метростроя, до самозабвения люблю Виктора, а ни разу ему об этом не сказала. Почему?.. "Ты любишь меня?" - спрашивал он на свиданиях, а я только смеялась: "Еще чего! Конечно, нет!" - "Поцелуй на прощание." - "Выдумал. Целуй сам, если надо..." - "Любит! Любит!" - звонко кричал Виктор и кружил, кружил меня вихрем, крепко держа меня за руки... В эскадрилье связи ко мне все - и пилоты, и механики - отно- сились хорошо. Находились и "женихи", но я как-то ухитрялась разговаривать с ними не наедине, а среди людей - так было легче отбить "атаку", дать понять, что любви не получится. Трудновато, конечно, женщине одной среди мужского коллектива. Порой, так хо- телось с кем-то просто поговорить по душам. Но все-то сдержива- ло, все усмиряло одно суровое слово - война... ПРИКАЗ НКО N227 ИЛИ "НИ ШАГУ НАЗАД!" Под Черкасск мы прилетели на заранее обусловленную площад- ку, но там не оказалось ни штаба, ни столовой, ни горючего. Наш наземный эшелон, в связи с тем, что прямой путь на Грозный был захвачен противником, двигался какой-то долгой дорогой - через Майкоп, Туапсе, Кутаиси, Тбилиси, Орджоникидзе... Командиром на- земного эшелона был назначен старший лейтенант Листаревич, коми- ссаром - лейтенант Иркутский. Выехали они 18 августа 1942 года - как раз в День Воздушного Флота, но нам в то тяжкое время отступления было не до праздника. А догнала эскадрилью наша "ба- за" только 30 октября, когда штаб фронта стоял уже в Грозном. Так что приземлились мы, включили моторы, собрались около самолета заместителя командира эскадрильи Пенькова и стали ду- мать, как же быть дальше. Глядим, из селения, неподалеку от которого сели, идет пожи- лая женщина. Поздоровалась, посмотрела на нас и говорит: - А кушать-то у вас есть что, может, вы голодные? Не услушав ответа, прямо и предложила: - Я сегодня борща наварила ведерный чугун. Как знала, что прилетите. У меня ведь сынок летчик, только вот давно нет от не- го писем...- Она зашмыгала носом, утираясь подолом широкой кофты. После вкусного обеда мы решили слить со всех машин оставший- ся бензин и лететь на поиск наших тылов. Я полетела с Черкасо- вым. И снова под крылом земля, окутанная дымом, горящие дома, горящие неубранные хлеб, кукуруза, подсолнечник. На повозках и пешие -с узлами, коровами на поводках, - движутся люди. Больно смотреть. А еще больнее то, что ничем-то не можешь помочь им. Только через несколько дней где-то под Пятигорском мы нако- нец нашли свой штаб. Здесь нам зачитали приказ НКО N227, жесткий приказ войскам, смысл которого сводился к одному: "Ни шагу на- зад!.." Как правило, номера приказов помнили только штабисты. А вот этот, 227-й спроси и сейчас любого фронтовика! - назовет каждый. В нем говорилось, что нам надо до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр нашей земли. Осуждались те, кто счи- тал, что территория Советского Союза большая и что можно и даль- ше отступать в глубь страны, до выгодных для обороны рубежей. Приказ обязывал объявить решительную борьбу трусам, паникерам, нарушителям дисциплины. Выполнить требование - значит спасти Родину, победить врага. Организованные заградительные отряды в войсках сделали много хорошего по выполнению приказа, но случались и курьезы. Между Пятигорском и Нальчиком фашисты опять сбили самолет Сережи Спирина, летавшего на поиски 17-го казачьего кавалерийс- кого корпуса. Стояла августовская жара и летчик полетел на зада- ние в одном легком комбинезоне, оставив свое обмундирование с документами на аэродроме. Его сбили, самолет сгорел, пострадал и летчик. Стрельба на земле не давала никакой возможности поднять го- ловы. Спирин полз. Когда добрался до своих, то его тут же арес- товали, как дезертира. Чтобы он ни говорил в свое оправдание - ему не верили. К счастью, летчика опознал офицер связи фронта, с которым Спирин много раз летал в войска. Суд скорый был отложен, а за Сергеем выехал комиссар Рябов с подтверждением и документами. Линия фронта менялась в день по несколько раз. Нам приходи- лось летать по всему Северному Кавказу. Танковые соединения вра- га уже форсировали Кубань в районе Армавира, овладели Майкопом, Краснодаром. Немцы заняли почти все горные перевалы, захватили Моздок, небольшие плацдармы на правом берегу Терека. Нам трудно было разобраться в обстановке отступления, кото- рая сложилась осенью 1942 года на Северном Кавказе. Помню, получив задание отыскать штаб 58-й армии, я снова со штурманом Черкасовым пролетела от Нальчика до Грозного. Армию мы нашли и передали почту штаба фронта, но сколько же пережили за тот полет!.. Вернулась я с задания усталая, удрученная всем виденным, злая. Сдала самолет Дронову, а сама поспешила к штабу эскадрильи. И вот уже вслед слышу горькие слова механика, обращенные к инже- неру: - Опять, как решето! Как, чем ремонтировать - ума не приложу. Мастерских нет... Захожу я на командный пункт доложить командиру о выполнении задания, а там уже докладывают вернувшиеся Коля Потанин и Виктор Кравцов. Спокойный, рассудительный, Потанин сам на себя не похож Всегда причесанный и опрятный, сейчас он был в обгорелой форме, с измазанным маслом и кровью лицом, с опаленными волосами. Он до- кладывал командиру эскадрильи майору Булкину и начальнику штаба Листаревичу о случившемся и просил перевести его в боевую авиа- цию. А случилось с Потаниным вот что. Его послали с важным грузом в район Ардона в окруженные про- тивником части 37-й армии. Главный маршал авиации Константин Андреевич Вершинин, бывший командующий нашей воздушной армией, в своей книге "Четвертая воздушная" написал об этих полетах: "Многие храбрецы летали в район окружения и днем". Яснее, кажет- ся, и не скажешь. Ну, а разве не храбрецы? Днем, на беззащитном самолете, в район окружения... Летчики доставляли войскам про- довольствие, боеприпасы, медикаменты, другие грузы. В тот день Потанин, выполнив задание, вывозил из окружения тяжелораненого. На обратном пути он попал под сильный обстрел с земли, затем - под огонь фашистских истребителей. Как ни манев- рировал Николай, как ни старался уйти от летящих в него снарядов, самолет все-таки был сбит, вспыхнул и упал в заросли. Потанин успел выскочить из-под горящих обломков, катясь по земле, сбил с себя огонь, бросился спасать раненого, но тот уже был мертв... - Я хочу бить гадов! - сверкая чистыми и ясными, как небо, глазами, доказывал Николай комэску. Больше так не могу. Они нас бьют, а мы - в кусты!.. Кубанец Кравцов молчал. Вместо доклада он протянул комэску какую-то бумагу, и тот, также молча, прочитал и, долго не разду- мывая, что-то размашисто написал на ней, передав начальнику штаба. Позднее мы узнали, что Виктор Кравцов отказывался летать на У-2 и просил перевести в штурмовую авиацию. Резолюция комэска - уже в который раз! - была одна и та же: "Отказать"... "В ШТРАФНУЮ РОТУ ЗАХОТЕЛА?" Страшное, тяжкое время было тогда, осенью 1942 года на Север- ном Кавказе. Все воины - от солдата до маршала - были, кажется, на пределе человеческих возможностей. Давно уже мы не получали писем. Полевая почта где - то заплутала. Но у меня в сердце всегда хранились мама и Виктор. Где они и как? Живы ли? "Конечно, живы и здоровы! - успокаивала я себя. - Это связь виновата." В левом кармане моей гимнастерки лежали партийный билет и две фото- графии - мамы и Виктора, а еще - совсем малюсенькая - Юркина. Мама, как всегда, повязана платком и смотрит на меня с грустью. А Виктор, наоборот, смеется задорно и чуть запрокинув курчавую голову. Он в форме. На петлицах - три кубика и птички. Юрка на фотографии - в белой рубашке, с пионерским галстуком. Его долго не принимали в пионеры из-за репрессированного отца, пока за него, да и за других таких же несчастных детей не всту- пилась завуч. Она сказала тогда: "Если мы не будем принимать наших учеников в пионеры, то ни одного пионерского отряда не соберем по всей школе. Все вы знаете, что в наших арбатских шко- лах отцы учеников репрессированы почти через одного... "Многих тогда приняли в пионеры. Потом, правда, завуча уволили. Юрка в пионерах состоял до комсомольского возраста. Но вернемся опять в год 1942-й, на Кавказ. Наши войска в чрезвычайно сложных условиях с тяжелыми боями отошли к предгорьям Главного Кавказского хребта. Враг захватил обширную территорию: Ростовскую область, Калмыцкую АССР, Красно- дарский и Ставропольский края. Враг уже проник в Кабардино-Бал- карию, в Северную Осетию, Чечено-Ингушетию. 25 октября 1942 года гитлеровцы бросили в бой до 2ОО танков и, прорвав оборону 37-й армии, 28 октября захватили Нальчик. Развивая успех, через неделю они вышли на подступы к Орджони- кидзе. Однако 6 ноября подошедшие резервы нашей армии нанесли контрудар по фашистской группировке и в шестидневных боях раз- громили ее. Немцы перешли к обороне и на гронзенском направлении. План захвата Закавказья, Грозненского и Бакинского нефтяных районов был сорван - врага остановили. ...И вот мой последний вылет в эскадрилье связи - в район Алагира. В пути меня атаковали истребители. Я пытаюсь от них спря- таться - маневрирую буквально между деревьями, кронами их. "Мес- серы" бьют неприцельно, но длинными злыми очередями. Кидаю свой самолет влево, вправо... "Когда же, наконец, отвяжутся!.." И вдруг... Правым крылом моя машина врезалась в дерево. Сильный удар... Треск... Еще удар!... Очнулась - и никак не пойму, где нахожусь. Болят ноги, руки, сдавило грудь, дышать трудно. Потихоньку пошевелилась -переломов вроде нет. Но где же самолет? Посмотрела кругом, а он тут, рядом, лежит - весь изломанный. Мотор уткнулся в землю, винт, вернее, обломки его в стороне валяются, на кустах висят элероны, еще какие-то детали. Словом, самолета нет. В душе боль, досада, горечь. "Что же делать? Что же делать..?" - твержу постоянно и ковыляю в сторону аэродрома. Никаких доказательств, что меня атаковали фашисты, нет. Думаю, скажу-ка, что сама разбила самолет. Вот случай перейти в боевую авиацию! Только на второй день к вечеру отыскала я аул Шали в ущелье за Грозным и предстала перед командиром эскадрильи. - Я разбила самолет и готова отвечать за это по законам во- енного времени, - отчеканила скороговоркой, стоя по стойке "смирно". Майор Булкин, как мне показалось, был не в духе. Сердито посмотрев на меня, он принялся кричать: - В штрафную роту захотела? Вот там узнаете, почем фунт лиха! А то, видите ли, они стали хулиганить... чтобы удрать в боевую авиацию! Кого имел в виду Булкин, я не знала, но слушать брань его мне было обидно. Заступился за меня Алексей Рябов. - Давай-ка, командир, отправим ее в УТАП вместе с Потанинным. Пусть переучивается. Ведь на Егорову уже пять запросов было от- командировать в женский полк... Об этом я услышала впервые, но не успела ничего сказать - откуда ни возьмись - Дронов: - Разрешите обратиться? Самолет Егоровой я отремонтирую. Обещаю! ЛЕТАЮЩИЙ ТАНК Много лет спустя я узнала, что Дронов самолет мой действи- тельно восстановил, сдал его инженеру эскадрильи, а сам добился перевода в другую часть и до конца войны был механиком на истре- бителе Ла-5. А я с Потаниным тогда все-таки укатила в город Сальяны в УТАП (учебно-тренировочный авиационный полк). И вот первое пре- пятствие на пути к боевой машине. - Значит, штурмовиком? - Это командир полка. - А знаете ли вы, что за адская работа - штурмовать? Ни одна женщина еще не воевала на штурмовике. Две пушки, два пулемета, две батареи реак- тивных снарядов, бомбы различных назначений - вот вооружение "ила". Поверьте моему опыту, не каждому даже хорошему летчику подвластна такая машина! Не всякий способен, управляя "летающим танком", одновременно ориентироваться в боевой обстановке на бре- ющем полете, бомбить, стрелять из пушек и пулеметов, выпускать - реактивные снаряды по быстро мелькающим целям, вести групповой воздушный бой, принимать и передавать по радио команды. Подумай- те! - урезонивал он. - Думала уже. Все понимаю, - отвечала я кратко, но решитель- но. - Не приведи бог, какая упрямая! Тогда делайте, как разумее- те! - И командир учебного полка отступился. Самолетов в УТАПе было много, но все устаревшие. Мы летали на УТ-2, УТИ-4, И-16, СУ-2. Штурмовика Ил-2, о неподвластности которого говорил командир полка, не было и в помине. А мне и моим новым товарищам хотелось освоить именно штурмовик. С азартом взялась я за изучение новой, кроме УТ-2 для меня, техники. Научилась управлять истребителем и вести "бой". Уверен- но поднимала в воздух легкий бомбардировщик СУ-2. Этот самолет осваивала я с особым усердием: узнала, что у него скорости отрыва от земли и посадки почти такие же, как и у "ила". Тренировочные полеты были каждый день. Питание в столовой, мягко говоря, было "жидковатое", и мы в свободное время устремля- лись на реку Куру ловить миног. Мне они казались змеями и есть их я не могла. Но однажды после полетов вылезла из истребителя И-16 ("ишачка"), голова у меня закружилась от истощения и я упа- ла. После этого случая есть стала все, в том числе и жареных ми- ног. Как-то я прослышала, что к нам в УТАП приехал начальник политотдела 23О-й штурмовой авиадивизии полковник Тупанов - для отбора летчиков в боевые полки. Ну, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать - и бегом к штабу. У первого встреч- ного спрашивают: - Где Тупанов? - Мне в ответ только пожимают плечами. Нако- нец, я остановила коренастого мужчину в летнем комбинезоне и форменной авиационной фуражке и опять спрашиваю : - Не знаете ли, где тут полковник Тупанов с фронта? Незнакомец внимательно посмотрел на меня, разглаживая сборки комбинезона под офицерским ремнем. - А зачем, собственно, он вам? - Вот встречусь с ним, тогда и скажу. - Допустим, я Тупанов. - Вы? - Я испугалась своего дерзкого тона. Вот ведь какую оп- лошность допустила. Но отступать было некуда. Тем более и полков- ник повторил: - Так, что же вы, все-таки, хотели мне сказать? - Моя фамилия Егорова, - начала я издалека. - Я окончила Херсонское авиационное училище, работала летчиком - инструктором, с начала войны на фронте летчиком в эскадрилье Булкина - может слыхали... - Ну, а если короче? - Можно и короче... Возьмите меня в дивизию! Полковник, видимо, не ожидал такого поворота событий. Он еще раз пристально взглянул на меня: уж не шучу ли я... Но на моем лице не было и намека на веселость. - Хорошо, Егорова. Приходите завтра на собеседование... Утром около штаба полка собралось человек тридцать. Среди взволнованной толпы пилотов были и приглашенные, и добровольцы. Тупанов побеседовал с каждым - расспрашивал о полетах, доме, семье. Когда подошла моя очередь и я вошла в кабинет, Тупанов, не ответив на мое приветствие, продолжал молчать и наконец: - А вы понимаете, о чем просите? Воевать на "летающем танке"! Две пушки, два пулемета, реактивные снаряды! А высоты бреющие? А пикирование? Не каждый мужчина выдерживает такое... - Понимаю, - спокойно ответила я.- Ил-2, конечно, не дамский сомолет. Но ведь и я не княжна, а метростроевка. Мои руки не слабее мужских... - И я вытянула вперед обе ладони. Но не на них посмотрел полковник. Он только сейчас заметил на моей груди ор- ден Красного Знамени. - За что получили награду? - За розыск кавалерийских корпусов и выполнение других зада- ний штаба Южного фронта, - отчеканила я. - Да-а, - протянул Тупанов.- В первый год войны такие награды давали нечасто... - И продолжил: - Вы, кажется, сказали, что до войны работали инструктором - летчиком? - Да, работала в Калининском аэроклубе. - Сколько же человек обучили летать? - Сорок два... Тупанов помолчал, а потом пошли вопросы о матери, о братьях. О братьях я сказал, что они все на фронте, а о том, что старший брат репрессирован я опять скрыла. Рассказала о сестре Зине - она была в блокадном Ленинграде, - мастером на металлическом заводе. Вопросы сыпались, как из рога изобилия, и я отвечала, все ниже опуская голову, готовая вот - вот расплакаться - теряя надежду на то, что буду воевать на штурмовике. Подумала даже, что Тупанов специально отвлекает меня от основной темы и, конеч- но, в конце беседы сделает вывод, мол, не подходите - женщины на штурмовиках не летают... Но произошло совершенно неожиданное. Начальник политотдела авиадивизии улыбнулся мне, словно извиняясь, спросил: - Утомил я вас своими расспросами? - а потом заключил: - Мы берем вас. Считайте, что вы уже летчик 8О5-го штурмового авиаци- онного полка нашей 23О-й штурмовой авиадивизии. Через три дня выезжаем. Будьте готовы. До чего же я была счастлива! Выскочила на улицу и бросилась колесом на руках под дружный хохот товарищей (хорошо, что в брю- ках была...). Перед отъездом сходила попрощаться с командиром учебно-тре- нировочного авиаполка. Он искренне поздравил меня с переходом в штурмовики, но, как бы между прочим, предложил: - А ведь и к нам "илы" поступили. Получите комнату - все удобнее будет... К тому же и зенитки не стреляют. Оставайтесь. - Нет!.. "НЕ ЖЕНЩИНА - БОЕВОЙ ПИЛОТ" Засветлело поездом на Дербент выехала к новому месту службы группа пилотов. Среди них сидела и я, первая женщичина-летчица, получившая путевку на штурмовик...С детства мне везло на хороших людей. Где бы я ни училась, где бы ни работала, повсюду встречала верных друзей, добрых наставников. В ФЗУ ремеслу обучал меня ста- рый мастер Губанов, перейти работать на самый ответственный учас- ток, в тоннель, помог инженер Алиев-начальник смены. В аэроклубе учил прекрасный инструктор Мироевский. В трудную минуту жизни поддержали секретарь Ульяновского горкома комсомола, ленинград- ка Мария Борек, секретарь Смоленского обкома комсомола, комиссар Смоленского аэроклуба. В эскадрилью связи взял Листаревич... Да разве всех пересчитаешь, кто чуткостью своей, человеческой тепло- той согревал мне душу, помогал осуществить мечту! И в штурмовом полку встретили меня с симпатией. Были, правда, и такие, особенно почему-то из технического состава, которые бурчали под нос: "К чему женщина в штурмовой авиации?" Но цикнул на них Петр Карев - штурман полка: - Не женщина в полк пришла, а боевой пилот... Но вот я в полку штурмовиков. Батальонный комиссар Игнашов, заместитель командира полка по политической части, вызывал нас, вновь прибывших летчиков, на собеседование поочередно. Не знаю, о чем он говорил с моими то- варищами, но меня удивил первым же своим вопросом: - И зачем вам подвергать себя смертельной опасности? - Сразу уж и смертельной? - недовольно буркнула я. А Игнашев продолжал: - Штурмовик -это слишком тяжело для женщины. Да и, учтите, потери наши великоваты. Скажу по секрету, в последних боях над поселком Гизель мы потеряли почти всех летчиков. Хотя самолет наш и бронированный, но пилотов на нем гибнет больше, чем на любом другом самолете. Подумайте хорошенько да возвращайтесь-ка обратно в учебно-тренировочный авиаполк. Там, я слышал, вас оставляли летчиком-инструктором. Штурмовик не подходит женщине. - А что же подходит женщине на войне, товарищ комиссар?- с вызовом сросила я.-Санинструктором? Сверх сил напрягаясь, тащить с поля боя под огнем противника раненого. Или снайпером? Часами в любую погоду выслеживать из укрытия врагов, убивать их, самой гибнуть. Или, может, легче врачом? Принимать раненых, опериро- вать под бомбежкой и, видя страдание и смерть людей, страдать самой. Игнашов хотел что-то сказать, но остановить меня было уже трудно. - Видимо, легче быть заброшенной в стан врага с рацией? А может быть, для женщин сейчас легче у нас в тылу? Плавить ме- талл, выращивать хлеб, а заодно растить детей, получать похорон- ки на мужа, отца, брата, сына, дочь?.. Мне кажется, товарищ ба- тальонный комиссар, - уже тише заговорила я, - сейчас не время делать разницу между мужчиной и женщиной, пока не очистим нашу Родину от гитлеровцев... Свое неожиданное выступление я закончила, и тогда Игнатов улыбнулся: - Вот-вот, и у меня такая же сумасбродная дочь. Работала в тыловом госпитале врачом, так нет, ей обязательно нужно на фронт, на передовую. Сейчас где-то под Сталинградом... Писем давно нет - ни жене, ни мне. Осоюенно жена страдает. Одна оста- лась... А вы-то домой пишете? - спросил Игнашов, доставая из кар- мана какие-то таблетки. Я только сейчас разглядела, какой он больной. Под глазами мешки, губы синие, лицо бледное, опухшее. - Я пишу письма. Но сама из дому не получаю давно. Бывает порой очень грустно. Тогда я внушаю себе, что виновата полевая почта. - В твои-то годы можно еще внушить себе и что-то приятное, - сказал Игнашов, впервые обращаясь ко мне на "ты". - Замужем? - Нет, - односложно ответила, и вдруг у меня вырвалось, словно я, наконец, нашла, кому выговориться, кому поведать свое самое сокровенное: - Но я очень люблю одного человека, летчика. Он истребитель. Воюет где-то под Ленинградом. Перед войной мы хотели пожениться, только я все откладывала. То, говорила, надо закончить летное училище, то выпустить еще одну группу курсантов, а потом война... Беседа с Игнашовым явно затягивалась, но расстались мы, как старые друзья. - Приходи ко мне со всеми своими вопросами, радостью и горем. Будем все вместе решать, - как-то просто сказал он на прощание и протянул мне руку. ПУТЬ ПОЛКА На изучение материальной части штурмовика и подготовку к эк- замену у старшего инженера полка нам дали только двое суток. Сразу же и распределили всех вновь прибывших по эскадрильям. Меня и летчика Вахрамова - в третью. Щупленький, небольшого росточка, Валя Вахрамов выглядел мальчиком. А когда мы узнали, что и лет-то ему всего лишь около девятнадцати - удивились: умудрился же паренек при таком-то росте еще и прибавить себе возраст, чтобы поступить в летное училище. Когда мы добирались до аэродрома " Огни", Вахрамов по дороге отстал от поезда. Пассажирских поездов тогда было очень мало , и пришлось ему догонять нас на цистерне с мазутом. Измазался, ко- нечно , изрядно, да еще и документы потерял. Короче, когда вер- нулся Валентин в полк, его никто не хотел принимать за летчика и потребовалось мое подтверждение -"кто есть кто". Вахрамова выс- лушал сам командир полка и произнес только одно слово: "От- мыть!.."Начальник штаба полка капитан Белов рассказал нам о бое- вом пути полка, о летчиках, отличившихся в боях с врагом. Мы узнали, что наш 8О5-й штурмовой авиаполк был сформирован из 138- го скоростного бомбардировочного. С первого дня войны он начал боевую работу. Летчики наносили бомбовые удары по колоннам немецко-фашистских войск, двигавшимся от западной границы в направлении Киева, и потери полка были очень большие. Ушел в разведку комиссар полка И.П.Привезенцев и с задания не вернулся. Сгорел над целью командир третьей эскадрильи капитан В.Н.Рульков. На боевые задания, как правило, летали девятками, без сопровож- дения наших истребителей, а "мессеров" над войсками противника было видимо-невидимо, да и плотным зенитным огнем они были хорошо прикрыты. Так что, сильно подверженные огню, самолеты СБ часто горели. В этот тяжелый период начала войны полк потерял большую часть личного состава и самолетов. Когда же не осталось почти ни одной боевой машины, полк по железной дороге прибыл в Махачкалу, а потом морем в Астрахань, где летчики собирались изучить новый самолет Пе-2 - пикирующий бомбардировщик конструкции Петлякова. Не успели разместиться, как новый приказ - начать изучение самолета-штурмовика ИЛ-2. И опять в путь. Теперь уже за боевыми самолетами. Здесь полк и получил наименование: 8О5-й штурмовой авиационный. Личный состав переучился на новую технику, и все перелетели на фронт в состав 23О-й штурмовой авиационной дивизии. Так началась боевая жизнь полка на прославленных ильюшинских штурмовиках. Начальник штаба особенно расхваливал нам Петра Карева - штурмана полка. И летчик-то он отменный, и страха-то не ведает, и молодых вводит в строй, как никто другой, и веселый, и общи- тельный. Любое задание Петр Карев выполняет с честью. Вот, к примеру, переправу на Дону в районе Цимлянской разбил с первого захода и без потерь ведомых. - А летчик Тарабанов? - спрашивал Белов. - Слыхали о нем? - Листовка была о Тарабанове, - отвечали мы нестройным хором. - Летчик Тарабанов свой горящий самолет направил на большую колонну гитлеровцев, врезался в нее и погиб, - подал голос сер- жант Вахрамов. - Да нет же, в этот раз он не погиб, - уточнял начальник штаба. - Через два дня летчик вернулся в полк. Оказалось, он действительно направил свой пылающий самолет на фашистскую ко- лонну, но сам сумел выпрыгнуть с парашютом и тем спасся. А о Ге- рое Советского Союза Мкртумове что знаете? - Расскажите, - попросили мы. И вот узнаем о судьбе еще одного нашего славного однополча- нина. Родился Самсон Мкртумов в 1910 году. Четырнадцатилетним вступил в комсомол и стал одним из активистов села. В 1928 году приехал к брату в Баку и устроился работать на нефтепромыслах, одновременно учился в педагогическом техникуме, сам обучил сотни неграмотных рабочих. Затем его избрали вожаком промысловой ком- сомольской организации, через год - секретарем райкома комсомола. А в 1933 году по путевке партийной организации Мкртумов поехал на учебу в Сталинградское авиационное училище. Боевое крещение Мкртумов получил на войне с белофинами. Когда напали гитлеровцы, он был одним из тех, кто с первых же дней вой- ны вступил в смертельную схватку с врагом. На скоростном бомбар- дировщике летчик совершает налеты на вражеские колонны, громит танки, мотопехоту, наносит удары по тылам противника. Будучи ведущим звена, Мкртумов однажды произвел штурмовку опорного пункта противника северо-восточнее Верхнего Акбаша и уничтожил в том боевом вылете скопление вражеской техники. Как он ухитрился заходить и бить по этим горным скатам, как нашел отметку "444" и ударил по ней, трудно даже вообразить, не только выполнить. Что и говорить, примеры из боевой жизни полка начальник штаба приводил убедительные. ВРАЖЕСКАЯ ЗАТЕЯ. Однако нам самим вскоре предстояло вылетать в бой, и традици- онные в авиации зачеты по знанию самолета, мотора, аэродинамики начал инженер полка. Мотор на "ИЛе" конструктора А.Микулина был двенадцатицилиндровый - один из мощнейших моторов того времени, спроектированный специально для штурмовика. Все его технические данные я знала хорошо. Он не имел никакого сравнения с мотором стоящем на У-2. На У-2 у мотора было пять цилиндров и выхлопные патрубки помещались в коллектор. На "ИЛе" же все патрубки выхо- дили наружу и потому стоял могучий рев, пугающий фрицев при атаке. "Черная смерть"- нарекли фашисты наш замечательный само- лет, не имеющий себе конкурентов среди воюющих самолетов мира. Знание оружия штурмовика у нас проверял инженер по вооруже- нию старший техник-лейтенант Б.Д.Шейко. - Так как все же прицеливаться при пуске эрэсов?- спрашивали мы чуть ли не в один голос. - Да наводи перекрестие на бронестекле на цель - и жарь! - А как установить электросбрасыватель на бомбометание? - Смотря что бомбить. Можно одиночно, серией или залпом, - отвечал нам инженер по вооружению, совсем еще молодой парень, видимо только-только, как и мы, попавший в штурмовой полк. - Скажите, а какая траектория полета эрэса с пикирования? - А как установить сбрасыватель эрэсов?.. Вопросы сыпались как из рога изобилия, и молодой инженер вскипел. - Кто кого экзаменует? Вы меня или я вас?- спросил он, крутя рукоятку электросбрасывателя то вправо, то влево, и, не найдя правильного положения, чертырхнулся, вылез из кабины и направился в сторону от аэродрома. На самолетной стоянке нас ждали новые экзаменаторы. Началь- ник воздушно-стрелковой службы (ВВС), в дальнейшем заместитель командира полка по летной подготовке, капитан Кошкин встретил нас угрюмо. Он был далеко не спортивного вида, в форме с довоен- ной поры не знавшей чистки и утюга, флегматичный, с грустными серо-зелеными глазами, со скорбно опущенными вниз уголками губ, капитана, казалось, таил в себе неразгаданную тоску. Но надо было видеть Алексея Кошкина в боевой работе! Расска- зывали о его поединке с каким-то диковинным фашистким изобрете- нием. Придумали немцы чертовскую машину, которая за один час ра- боты крушила 12-15 километров железнодорожного полотна. А сколь- ко надо было времени, материалов и труда сотен бойцов, чтобы все это восстановить!.. И вот наземное командирование попросило летчиков помочь рас- правиться с той вражеской затеей. Оказалось, что замаскированный паровоз волок за собой что-то вроде огромного плуга-крюка, кото- рый выворачивал на своем пути все- и шпалы, и рельсы. Уничтожить паровоз командование полка приказало Кошкину. Но как его обнару- жить? Только вчера видели стальные нити рельсов, а сегодня их уже нет. Кошкин летал много раз, извелся весь - паровоз найти не удавалось. Но однажды в лучах заходящего солнца Алексей заметил тень. Она была большой, неправдоподобной, уродливой - тень паровоза. "Но где же дым? Где же сам паровоз?.." - передавал потом Кошкин свои недоумения. Снизившись до бреющего полета, он наконец уви- дел то, что так долго искал. Немцы прямо на паровозе, сверху, смонтировали площадку, разделанную под лес и кустарник. Маски- ровка была мастерской. Ну и пошел Алексей в атаку на весь этот "театр". Зашел он сбоку, взял паровоз на прицел и открыл огонь. Впустую. Машинист резко дал ход и снаряды, посланные Кошкиным, проскочили мимо. Атакует вновь - и вновь безрезультатно. Поединок самолета с паровозом длился долго. Когда снаряд по- пал в котел, облако пара взметнулось вверх и паровоз остановил- ся. Кошкин, однако, бил по нему еще и еще - из пушек, пулеме- тов, в упор выпустил реактивные снаряды: уж очень досадила Алек- сею эта немецкая чертовщина! Паровоз превратился в груду метал- ла. Засняв для контроля свою работу, капитан прилетел домой без единой пробоинки, а ведь с земли да и с этого паровоза били нем- цы по нашему штурмовику из чего только могли бить. Такие вот оказались в полку люди. Нельзя было не удивляться им, но, признаюсь, чуточку вкрадывались и сомнения: да справлюсь ли так, как они, смогу ли?.. ВЫНУЖДЕННАЯ ПОСАДКА После сдачи зачетов всю нашу группу представители для поле- тов на учебно-тренировочном самолете с двойным управлением - УИЛ-2. Вывозить нас на ней будет капитан Карев. Штурман полка Карев предстал перед нами удивительного эле- гантным. Кажется, та же была на нем, что и на капитане Кошкине, армейская форма, но тщательно отутюженная гимнастерка с белос- нежным подворотничком, брюки галифе с необъятными пузырями, хро- мовые сапоги, начищенные до блеска и собранные в гармошку, фу- ражка со звездочкой на околышке - все это сидело на Кареве как-то по-особенному изящно и не нарушая устава. С первого зна- комства еще запомнились почему-то озорные смеющиеся глаза, нос с горбинкой. Он подвел меня к желаемой машине и отошел в сторонку - пусть, дескать, сама познакомиться... А я действительно смотрела на самолет и не могла наблюдаться. Передо мной стоял красавец с удлиненной обтекаемой формой фюзеля- жа, остекленной кабиной и далеко выступавшим впереди нее острым капотом мотора. На передней кромке крыльев угрожающе топорщились четыре вороненых ствола скорострельных пушек и пулеметов. Под крыльями были укреплены восемь металлических реек - направляющих для "эрэсов" - реактивных снарядов. Я уже знала, что в центро- плане машины четыре бомбоотсека. В них да еще на два замка под фюзеляж можно подвесить шесть стокилограммовых бомб. В общем не самолет, а крейсер. Я провела ладонью по холодной обшивке. Металл! Не то, что на У-2. Двигатель, кабина, бензобаки- все под надеждой броней. Вот какая птица доверена мне! Помолчав, сколько положено для приличия при первом свидании, Карев спросил наконец: - Нравится? - Очень! - с каким-то особым чувством ответила я. - А теперь, давайте полетаем, посмотрим, понравится ли вам "Илюша" в воздухе? - и улыбаясь, галантно предложил: - Прошу! Запомнилось, как я выполнила два полета по кругу. После по- садки штурман полка по переговорному аппарату попросил меня за- рулить самолет на стоянку и выключить мотор. Ну, думаю, сейчас начнется разгон: чем-то капитану не угодила, хотя в полете он лишь насвистывал мелодии из каких-то оперетт, и не проронил ни слова. - Разрешите получить замечания, - стараясь казаться бодрой, произнесла я. - А замечаний нет, - ответил Карев.- Идите на боевой самолет - хвостовой номер "шесть" - и сделайте самостоятельно один полет по кругу. Я никак не ожидала такой поспешности в переходе на боевую ма- шину. Мне Уил-2 показался слепым, тесным, и я попросила Карева: - Товарищ капитан, слетайте со мной еще разик на спарке. - Нечего зря утюжить воздух! Сейчас каждый килограмм бензина на счету, - отрезал штурман. - Но, товарищ капитан, - взмолилась я, - вы ведь всем ребя- там из нашей группы дали по нескольку вывозных полетов, и Кулуш- никову, вон, все двадцать пять. Почему же мне-то не хотите дать еще хотя бы один полет на спарке? - Бегом к самолету! - скомандовал капитан. И я побежала. Механик самолета Вася Римский доложил мне о готовности маши- ны. Надев парашют, я забралась в кабину, пристегнулась ремнями, настроила рацию на прием, все проверила, как учили, и запустила мотор. Удивительно чувство взлета - ухода от твердой опоры под но- гами. Самолет еще бежит по неровному травянистому полю, набирая скорость, еще мгновение - он оторвался от земли, и пилота уже несут вперед два стальных крыла. В первом полете по кругу я за- метила, насколько быстрее завершился этот традиционный маршрут с четырьмя разворотами - мотор "Ила" не ровня тому, с У-2. Посадку расчитала точно и села у "Т", как говорят летчики, на три точки. Значит, лучшего и желать не надо. Зарулила. Вдруг вижу, капитан показывает руками: сделай, мол, еще один полет. Пошла снова на взлет. Аэродром наш был рас- положен почти на берегу Каспийского моря так что, летая по кру- гу, мы большую часть маршрута проходили над водой. И вот, выпол- няя разворот над морем, слышу, как раздался хлопок, другой - и мотор самолета заглох. Винт остановился. Наступила жуткая тиши- на... Автоматически я дала ручку управления от себя, перевела ма- шину на планирование - это чтобы не потерять скорости и не упасть вместе со штурмовиком в море. Затем тоже все делала по инструкции: убрала газ, выключила зажигание, перекрыла пожарный кран бензиновой магистрали. Словом, распорядилась в кабине по-хозяйски. И аэродром уже был совсем рядом, и все бы ничего, но скорость и высота падали катастрофически быстро. Вот я вижу, что до аэродрома не дотяну - придется садиться прямо перед собой. Но что это? Вся земля изрыта глубокими овра- гами! Если садиться на них - это конец! А тут по радио слышу взволнованный голос командира полка Козина: "Что случилось? Что случилось? Отвечайте!.." Ответить я не могу: у меня нет передатчика. Да и не до отве- тов сейчас - все мое внимание приковано к земле. Замечаю узень- кую полоску между оврагами. Решаю приземлиться на нее и для лучшего обзора открываю колпак кабины, выпускаю шасси... Стоит ли говорить, как мучительно долго тянулось время. Но в какое-то мгновенье машина коснулась земли, бежит по ней, а я всеми силами стараюсь ее удержать, не дать ей свалиться в овраг и усиленно торможу. Самолет понемногу замедляет бег, останавли- вается. И когда, выскочив из кабины на крыльцо, я смотрю вниз, то с ужасом вижу, что шасси моей машины остановилось на самом краю оврага, на дне которого множество скелетов погибших живот- ных. Осмотрела самолет - похоже, невредим. Все вроде бы на месте, все цело, только очень много заплат на крыльях и фюзеляже - весь изрешечен. Досталось бедному "илюшину" в последних боях под Орджоникидзе. Он грудью своей защищал подступы к Закавказью и к нефтяным районам Грозного, Баку. Досталось, должно быть, и мото- ру - вот теперь и сдал. Я знаю, что мотор самолета в бою испыты- вает большие перегрузки, перенапряжения и к концу своего ресурса начинает капризничать. Но все-таки что с ним? Почему заглох?.. Бензин есть, масло тоже. Правда, некоторые приборы, контролирую- щие его работу, отказали. Но я никого не виню, не на кого не в обиде. Знаю, что в бою летчику приходится порой резко, с форса- жем давать газ, резко убирать, пикировать на больших оборотах, набирать высоту, не щадя мотора. И вот теперь, когда я летала на нем по прямой, на заданной высоте, на определенной скорости и оборотах мотора, следила за показателями приборов, создавала наивыгоднейший режим для мото- ра, не насиловала его, а он заглох... Знала я, что как только мы, молодые летчики, овладеем самолетом Ил-2 полностью, он будет списан, а мы поедем на завод получать новые. Но от этого не лег- че. Вдруг замечаю, что по полю в мою сторону мчится санитарная машина и бегут летчики. Первым, оставив машину, запыхавшись, с санитарной сумкой на боку, показался доктор Козловский. Сейчас, найдя меня целой и невредимой, Козловский запричи- тал, вытирая пот и слезы на своем морщинистом лице: - Голубушка ты моя, целехонька! Как же я счастлив!... К вечеру мотор штурмовика был осмотрен, отремонтирован и оп- робован. Самолет развернули от врага в сторону моря, и капитан Карев, как самый опытный летчик полка, взлетел и благополучно приземлился на аэродроме. На второй день был выстроен весь личный состав нашей части. По какому случаю никто не знал, но вот слышу: - Младший лейтенант Егорова, выйти из строя! Посторонились мои товарищи, пропустили меня вперед из задних рядов. Я шагнула из строя неуверенно и застыла: "Что-то будет? Припишут сейчас вынужденную посадку по моей вине. Не умеет, мол, эксплуатировать мотор. Чем докажу?" И вдруг командир полка торжественно произносит: - За отличный вылет на самолете Ил-2 и за спасение вверенной вам боевой техники объявляю благодарность! - Служу Советскому Союзу! - ответила я после большой паузы срывающимся голосом. " ФАКИР " И пошли полеты, с каждым разом все сложнее, ответственнее - в зону, на бомбометание, на стрельбы. В горах, в пустынной местности, у нас был свой полигон. Там стояли макеты танков, пу- шек, железнодорожных вагонов, самолетов с белыми крестами - они служили мишенями для учебных атак. Сколько раз набрав высоту, я вводила штурмовик, в крутое пикирование, давила на все гашетки и яростно атаковала цели. Затем наша группа приступила к полетам строем в составе пары, звена, эскадрильи. Меня вместе с Валентином Вахрамовым определили в третью эскадрилью. Командир ее, лейтенант Андрианов, выслушав наш рапорт о прибытии в его распоряжение, долго молчал, посасывая трубочку на длинном чубуке. Запомнился с первой встречи: высокий, черно- глазый, с обветренным лицом, в черном кожаном реглане, в черной кубанке с красным верхом, сдвинутой на брови. Реглан его был подпоясан широким командирским ремнем, на котором висела кобура с пистолетом, а на другом, тоненьком, ремешке, перекинутом через плечо, висел планшет с картой, да не просто висел, а с шиком - почти касаясь земли. Весь его облик и поведение говорили о том, что я уже не мальчик, а повидавший виды комэск, хотя по годам не старше вас. -Так вот, - наконец произнес комэск, не вынимая трубки изо рта,- кто из вас быстрее и лучше освоит штурмовик, научится мет- ко бомбить и стрелять, хорошо держаться в строю- того беру к се- бе ведомым в первый же боевой вылет... Попасть ведомым к опытному ведущему - о чем другом можно бы- ло мечтать? Хороший ведущий может быстро собрать группу взлетев- шых за ним самолетов, точно провести по намеченному маршруту и вывести на цель, которую порой не так легко отыскать на искром- санной бомбами и снарядами земле, он умеет хитро обойти зенитки, истребительные заслоны противника и, сообразуясь с обстановкой, нанести удар. Не случайно гитлеровцы и с воздуха и с земли преж- де всего старались сбить самолет ведущего. Собьют - строй рассе- ется, и будет ни точного бомбометания, ни прицельных стрельб - боевое задание не выполнено. Чтобы научиться мастерству ведущего, надо было побыть ведомым и выжить. В первых боевых вылетах ведомый повторяет действия ведуще- го. Ему надо удержаться в строю, и времени взглянуть на приборную доску , обнаружить "мессеров", заметить разрывы зенитных снарядов никак не хватает. Ему некогда вести даже ориентировку, и частень- ко он не знает, где летит. Больше всего гибло летчиков-штурмови- ков в первые десять вылетов. Валентин Вахрамов легко и быстро осваивал штурмовик . Мы с ним упорно соревновались : кто же из нас, все-таки, будет у ком- эска ведомым? Но вот однажды ... Вахрамов прилетел с полигона, уверенно посадил машину и уже на пробеге, нечаянно перепутав рычаги, убрал шасси. Колеса "ила" тут же сложились калачиком и самолет прополз на брюхе... Когда мы подбежали к нему, Валентин уже вылезал из кабины, тоскливо глядя на согнутые в бараний рог лопасти винта. В глазах летчика стояли слезы. Его тогда никто не ругал, никто не объявлял выго- воров, но он сам так переживал, что жалко было на него смотреть. По натуре Валентин Вахрамов был замкнутый, внешне грубова- тый. Но эта наносная грубость исходила от желания казаться взрослее. В нем ничего не было ни смешного, ни загадочного, а вот летчики почему -то прозвали Валю "Факир". И прилипла к парню кличка, хотя всего-то только раз он, забыв про свою "возрастную солидность", показывал нам фокусы с игральными картами и горящи- ми спичками. Я знала, Валентин очень любит поэзию, да и сам пи- сал стихи, никому не решаясь их показывать. В нем угадывалось внутреннее благородство, душевная доброта. Знала я и то, что в Сибири у него живут мама - работница военного завода и сестренка, которую он нежно любит. Получая от них письма, Валентин уходил куда-нибудь в сторонку, подальше, чтобы никто не мешал, и пере- читывал их по несколько раз. Как-то он показал мне фотографии родных. С них смотрели на меня все те же вахрамовские глаза с грустинкой. - Красивая у тебя сестра, - заметила я . - Красивая, - согласился Валентин, - но очень тяжело больна. Вряд ли я ее когда увижу. Да и маму тоже - туберкулез... Я поня- ла, откуда у Вахрамова эта неизбывная грусть. БОМБОМЕТАНИЕ ПО ЛАПТЮ. Приказ на командировку за новыми самолетами мы получили нео- жиданно. Нам казалось, что не мешало бы еще потренироваться на полигоне, да и в строю, но начальству виднее. И вот из Баку в трюме какого-то парохода плывем через Каспийское море в Красно- водск, откуда предстоит добираться в Поволжье поездом - через Ашхабад, Мары, Ташкент. Каспий так разбушевался, что укачал почти всех летчиков. И сошли мы в Красноводске на землю бледные, помятые, пошаты- ваясь из стороны в сторону. - Ну, что, сталинские соколы, носы повесили? Это вам не воз- душный океан, - горько подшучивает кто-то из наших. С трудом дошли до вокзала, сели в вагоны и поезд повез нас по казахским степям в тыл. ...Поезд движется так, что идти с ним можно рядом - и не отстанешь. От морского путешествия уже отдохнули, чувствуем се- бя куда увереннее и покойнее, чем на море. Кто читает, кто игра- ет в домино, а вокруг воздушного стрелка Жени Бердникова собра- лись любители песни. Женя хорошо играет на гитаре. На остановках мы выбегаем покупать молоко. Вахрамову показа- лась очень грязной пол-литровая банка, которой женщина черпала молоко из ведра. Он возмутился. - Как можно грязной банкой лезть в общее ведро? Хозяйка молча подняла юбку , подолом протерла банку и, мило улыбаясь , отмерила Валентину в котелок трижды по пол-литра. Валя заплатил за молоко и тут же, чертыхаясь, отдал его кому-то из очереди . Все присутствующие громко расхохотались. На третий день пути начались занятия. В вагон к нам первым пришел начальник воздушно - стрелковой службы капитан Кошкин. - Поговорим сегодня о прицельной стрельбе и бомбометании со штурмовика,- предложил он и вынул из планшета инструкцию. - Вот ее мы должны проработать и сдать зачет. - Зачем зачет? - спросил Ржевский. - Давайте лучше мы распи- шемся на брошюре , что читали - и достаточно будет для такого "труда". Специальная инструкция о правилах пользования заводскими метками и штырями - визирами для определения ввода самолета в пикирование при бомбометании действительно заслуживала внимания. Для выполнения стрельбы на штурмовике устанавливался прицел-пере- крестие: подвел самолет к земле поближе - и дави на гашетки.Трас- сы от пушек, пулеметов эрэсов можно подправить одним движением рулей - и цель накрыта. Но вот для бомбометания прицела не было. Каждый летчик вырабатывал свой метод бомбометания. Бомбили как бы на глазок - "по лаптю" или "по сапогу", и шутники предлагали идеи: прицел Л-43 - лапоть сорок третьего размера, С-43 - сапог сорок третьего. - А у Егоровой будет персональный прицел для бомбометания- ХС -38 - хромовый сапог тридцать восьмого размера!- смеялись пилоты. "Шутки шутками , но как быть на деле?"- невольно задумывалась я. Ну по метке на крыле ввод в пикирование, дальше на глазок нуж- но определить угол и начать отсчет секунд: двадцать один, двад- цать два, двадцать три... Одновременно с отсчетом не прозевать высоту - смотреть за высотомером, а тут по тебе уже бьют зенитки. А еще как бы не оторваться от строя - тогда будешь легкой добычей истребителей. В общем, инструкция для нас была одна морока, но мы все же проработали ее и сдали тот зачет капитану. Надо сказать, впоследствии наша эскадрилья бомбила довольно метко. Не то эта инструкция помогла, не то сапоги у всех оказались одинакового размера... В Марах мы простояли трое суток. Хорошо еще, что вести с фронтов радовали. Однако, почему вот мы едем в Куйбышев таким окольным путем? Да, оказывается потому, что под Сталинградом на нашей прямой к Куйбышеву идет ожесточеннейшее сражение века! Сегодня утром нам прочитали сводку Совинформбюро, в которой гово- рилось, что после артиллерийской и авиационной подготовки армии, фронта пошли в наступление. Враг не выдержал их натиска и стал поспешно отходить. Целые части и даже соединения гитлеровцев сдаются в плен. 21-ая армия генерала И.М.Чистякова ворвалась в Сталинград с запада, 62-ая армия генерала В.И.Чуйкова усилила свой натиск с востока. Обе армии, ломая упорное сопротивление противника, соединились в районе Мамаева кургана и расчленили всю окруженную группировку на две части - южную и северную. На одной из многочисленных остановок мы узнали, что окружен- ные немецко-фашистские войска оказались в исключительно тяжелом положение. Их систематически бомбит наша авиация, атакует пехота, обстреливает артиллерия. Германское командование при помощи транспортной авиации пыталось наладить снабжение своих войск, эвакуировать их. Но воздушная блокада сорвала их планы. Сопротивление врага становится все более безрассудным. Представи- тели советского командования предложили Паулюсу, всем окруженным войскам капитулировать. Паулюс, скрыв ультиматум от младших офи- церов и солдат, отказался принять это гуманное предложение. И советские войска приступили к ликвидации противника. Мы все возмущаемся тому, что везут нас за самолетами уж очень медленно и мы не успеем повоевать... "ЧП" Однако не обошлось в нашем путешествии и без "ЧП". В райо- не, где мы едем, много эвакуированных семей наших однополчан. Некоторые уехали из Дербента пораньше - с тем, чтобы в пути нас догнать после свидания. Один из догнавших заявился и прямо к командиру: - Арестуйте меня, товарищ подполковник, я человека убил... Оказывается, он очень спешил к жене и дочке, которую и видел -то только в день рождения. Жена ему писала письма, полные любви и верности, срисовывала то дочкины пальчики с ладошкой, то ножку. И вот он примчался домой. Жена открыла дверь, ахнула и не хотела его впускать. Он прорвался в дом, а там толстый тыловик нянчит его дочку... Однополчанин в каком-то безумии выстрелил в него, схватил дочку и - на вокзал. Доехал до большого города, сдал де- вочку в детский дом, а сам поехал догонять полк. И вот явился с повинной... В дальнейшем следствие установит, что тыловик не был убит, а только легко ранен в ногу. Девочку вернут матери. Однополчанина понизят в звании, но он продолжит воевать. А мы все ехали и ехали... Вот и Ташкент. Я его знала только по книжке Неверова "Ташкент город хлебный" - и все. А теперь, вот, увидела его, увидела вос- точный базар, на котором мы побывали. Купили там знаменитой кура- ги, исцелявшей от всех недугов, а главное, говорили, от нее дела- ешься молодым и красивым. Допустим, что молодость у нас была, а вот красивыми все хотели быть без исключения и курагу покупали все, даже если в наличии не было денег - одалживали у друзей. Купила я тогда и ташкентский кишмиш. Оказалось, что это всего-то вяленый виноград с косточкой. Ташкент очень хлебным мне тогда не показался. Подъезжая к Куйбышеву, на станции Грачевка мы услышали из репродукторов сообщение Совинформбюро: "Южная группировка гитле- ровских войск во главе с генерал-фельдмаршалом Паулюсом сдалась в плен. Капитулировала и северная группировка. Это произошло 2 февраля 1943 года". У нас в вагоне шумно. Мы радуемся большому успеху нашей ар- мии, кричим "ура" и высказываем сожаление, что нам не удастся повоевать под Сталинградом... "НУ, ПОПЛАЧЬ, ГОЛУБУШКА!" Наконец-то мы прибыли на завод, где нам предстояло получить новенькие самолеты и отправиться на них на фронт. В ожидании машин поселились в большой, как тоннель метрост- роя, землянке с двумя ярусами нар. Здесь я получила письмо от метростроевки Раи Волковой. Она рассказывала, что метро наше продолжает строиться, что скоро сдадут в эксплуатацию третью очередь со станциями "Площадь Свердлова", "Новокузнецкая", "Па- велецкая", "Автозаводская", "Семеновская". "На всех станциях, - писала Рая, - будут барельефы с над- писью: "Сооружена в дни Великой Отечественной Войны". Идет вой- на, а мы заняты мирным строительством. Правда, много метростро- евцев строят и оборонительные сооружения. Мы помогали ленинград- цам возводить оборонительные пояса, прокладывать Дорогу жизни через Ладожское озеро... Наши аэроклубовцы все на фронте. Твой инструктор Мироевский и Сережа Феоксистов воюют на штурмовиках. Ваня Вишняков, Женя Миншутин, Сережа Королев - на истребителях. Погибли Лука Мура- вицкий, Опарин Ваня, Саша Лобанов, Аркадий Чернышев, Вася Кочет- ков, Виктор Кутов..." "Какой Виктор?.." Меня словно током ударило. И все померкло. Ни солнца, ни людей, ни этой войны... Кажется, нечем было ды- шать, глаза ничего не видели, уши не слышали. Когда очнулась, увидела над собой доктора Козловского со шприцем в руке. Он все приговаривал: -Ну, поплачь, голубушка, поплачь. Сразу легче станет... Но мне не плакалось. Что-то невыносимо тяжелое легло на сердце и уже не отпускало долгие годы, долгие годы... Добрая душа наш доктор! Он опекал меня и лечил душу, в то тяжкое для меня время. Да и не только меня... В полку, пожалуй, не было более заботливого и внимательного к нам человека.Козлов- ский следил буквально за каждым летчиком: как и что он ест, как спит, как настроение. Всегда вовремя и баню со сменой белья организует. Облюбует, бывало, сарайчик какой или развалюху на берегу реки, сложат умельцы-мотористы печку из камней, на нее бочку из-под бензина пристроят, нагреют воды побольше - и баня готова. Для меня доктор Козловский всегда просил приготовить "ванну", то есть отдельную бочку с теплой водой, и настоятельно требовал, чтобы я просидела в ней не менее десяти минут. Мы, летчики, звали нашего доктора "Только для вас". И вот по- чему. Раздавая шоколад или витамины, он поочередно отзывал каж- дого в сторонку, оглядывался и таинственно произносил: "Только для вас". Пилоты-насмешники, завидев Козловского, не сговарива- ясь, вытаскивали из планшетов шоколад и хором кричали: "Только для вас! Доктор не обижался и точно также поступал в следующую раздачу витаминов. Там, где мы базировались, Козловский никому не отказывал в медицинской помощи. Помню, в Тимашевской под Краснодаром я прибежала к нему с просьбой помочь моей хозяйке после родов и ее ребенку. Он тут же, прихватив все, что нужно, отправился спасать мать и дитя. И так было часто. Однажды наш доктор послал со старшиной, который ехал по де- лам службы в Куйбышев через Москву, посылочку своей жене. Старшина с трудом разыскал госпиталь, в котором работала супру- га Козловского. Разморившись от жары, старшина расстегнул ворот- ник гимнастерки, снял пилотку, уселся в кресло приемного покоя и стал ждать. Вот появилась и она, кого он ждал. Старшина встал, в развалочку подошел к женщине и сказал: - Здравствуйте! Я вот привез вам с фронта привет от мужа и гостинец . - Почему не по форме одеты? Как вы разговариваете со старшим по званию? - услышал он писклявый голос, переходящий на визг. Старшина опешил, резко повернулся, положил на стол гостинцы, на- дел пилотку и молча вышел из здания госпиталя. Вернувшись в полк, он не стал расстраивать доктора, а только передал привет от жены и добавил: "Посылочку передал из рук в ру- ки, не сомневайтесь!" В полку долго злословили и подсмеивались над старшиной, но все это происходило без нашего доктора. Мы его уважали. " А ЛЯ, МАЛИНА " На заводском аэродроме в столовой всегда длинная очередь. Когда она подходит, отдаешь свою шапку-ушанку и получаешь алюми- ниевую ложку. Обед у нас состоял из трех блюд: суп "погоняй", каша "шрапнель" да кисель "а ля малина", размазанный по большой алюминиевой тарелке. Ребята шутят: "Жив-то будешь, а к девочкам не пойдешь". Целыми днями мы летаем и штурмуем-теоретически. Читаем все, что находим о воздушных и наземных боях, изучаем тактику свою и противника. Нам уже выдали полетные карты. Мы их подбираем, склеиваем - получаются целые простыни: далековат наш маршрут до фронта... По настоянию доктора Козловского меня из общежития с трехярус- ными кроватями на девяносто человек перевели в финский домик. Там освободилась комната и командование предложило ее мне - все-таки единственная женщина. А я в этом милом домике чуть было богу ду- шу не отдала. Пришла под вечер с аэродрома замерзшая, смотрю: печка истоп- лена и еще угольки не потухли - так красиво переливаются то сини- ми огоньками, то красными, то золотыми. Засмотрелась я на них, согрелась. Затем выпила какую-то таблетку, прописанную нашим док- тором для успокоения, и прилегла на кровать, не раздеваясь заснула. Как будто наяву вижу Виктора в белой рубашке с галсту- ком, на голове у него расписная тюбетейка, а я в каком-то тумане вижу и себя в плиссовой черной юбке, голубой футболке с белым воротничком и со шнуровкой. На мне белый берет и белые с голубой окантовочкой прорезиненные тапочки с белыми носками. Берет дер- жится буквально на макушке и правом ухе - шик. Все это великолепие приобретено мною в торгсине на подарен- ную мамой старинную золотую монету. И вот теперь во сне, как наяву, вижу себя в этом торгсиновском великолепии, а Виктора при галстуке, который он никогда не носил. Мы с ним в Сокольниках среди ромашек, на какой-то громадной поляне. Виктор сорвал мне одну ромашку и говорит: "На, погадай, кто тебе больше из нас нравится. Я или "князь" Тугуши?.." Мне легко и весело и вдруг, как сквозь сон, слышу: кто-то стучится. Хочу встать, а не могу. А в дверь барабанят все громче и громче и кричат, повторяя мое имя. Кое-как поднялась, пошла по стеночке. Упала, приподня- лась, опять упала. Решила ползти - ничего не получается. Наконец дотянулась до двери и, повернув ключ, сползла на пол. Оказалось, угорела: истопник рано закрыл в печи задвижку. К счастью, поздно вечером мимо моего домика проходили наши летчи- ки. Увидели в окне свет и решили заглянуть на огонек. Стали сту- чать, а дверь им не открывают. Тогда ребята поняли - случилось что-то неладное. Ну, а потом понесли меня отхаживать на свежий воздух. Именно отхаживать - всю ночь водили по улице. Я, уже плача, просила отпустить меня, дать отдохнуть, но пилоты были неумолимы: у них была своя "метода лечения" после угара - авиационная. Утром я явилась на занятия. Их вел сам командир полка. Долго смотрел на меня, потом коротко сказал: - Немедленно в санчасть!.. Доктор Козловский опять запричитал надо мной: - Милая моя девочка, да что же это за напасти такие сыпятся на тебя, как из рога изобилия... Где это тебя так угораздило лоб разбить? - Упала на ключ дверной, - и я рассказала доктору о своем сне, и добавила: - Хорошо бы мне не просыпаться... Козловский замахал на меня руками и стал отчитывать: - Там все будем, а вот достойно на этом свете прожить не всем удается. По своему желанию умирают только слабые, безволь- ные люди, со слабой психикой... Запомни это, дочка!.. На второй день я пришла на занятия, как ни в чем ни бывало - запудрив ссадины... В те дни настроение у всех было преотличное. Радио сообщило радостную весть - полностью окружены и разгромлены гитлеровские войска под Сталинградом. Завершилась победой величайшая битва второй мировой войны. Красная Армия нанесла удар врагу такой си- лы, который потряс фашистскую Германию, начался коренной перелом хода войны в нашу пользу. После Сталинградской победы Красная Армия развернула наступ- ление на всех участках фронта от Ленинграда до Кавказа. И опять главное усилие сосредоточилось на южном крыле фронта. После разгрома котельниковской группировки противника войска Южного фронта развернули наступление на ростовском направлении. Во взаимодействии с войсками Закавказского фронта они должны были окружить и уничтожить группировку противника на Северном Кавказе. Немецко-фашистское командование, стремясь избежать окру- жения своих войск, с 1 января 1943 года стало отводить их из района Моздока в северно-западном направлении. Войска Закавказ- ского фронта перешли к преследованию отходившего противника. Отступая, гитлеровцы бросали технику, награбленное имущество, даже раненых, и к началу февраля отвели к Ростову только часть северо-кавказской группировки. Основные же ее силы, избегая флангового удара Южного фронта, были вынуждены отойти на Таман- ский полуостров. КРЫЛОМ К КРЫЛУ Тем временем мы получали новенькие, серебристой окраски, самолеты с кабиной для стрелка, в которой устанавливалась полу- турель с крупнокалиберным пулеметом. Эта новинка радовала нас. Теперь штурмовик будет надежно прикрыт с хвоста от истребителей противника. Мы торопились поскорее вылететь на фронт, но задерживала погода. Шел март, а зима словно взбесилась и никак не хотела уступить весне. Но вот ударили морозцы, небо расчистилось, пока- залось солнце. Мы взлетели и взяли курс на Саратов. взлетели и взяли курс на Саратов. Ничто не предвещало беды, скорее наоборот, было как-то по- праздничному радостно - и ясное голубое небо, и боевые друзья крылом к крылу. Вот показался и Саратов. Мы должны сесть на аэродроме "Разбойшина". Горючее из-за дальности полета на пределе, на вто- рой круг уходить опасно, а потому нужно было, как только сел, быстрее отрулить, освободить посадочную полосу. Вдруг кто-то замешкался и идущий следом за ним летчик пошел на второй круг. Мотор обрезал, машина зависла и с креном рухнула на землю... Погиб младший лейтенант Пивоваров. Мы все были потрясены гибелью товарища. Сажали свои самолеты, кто где попало. Я много видела смертей на войне, но здесь, в глубоком тылу, когда забылась, хотя и на короткое время, война, видеть гибель товарища было тяжко... Только что, сегодня утром, в столовой за завтраком мы сидели с ним за одним столом и он, приглаживая светлые волосы, падавшие на высокий лоб, и скосив синий-синий глаз в мою сторону, говорил, обращаясь к летчику Соколову: - Володя, ты не знаешь, кому Егорова будет отдавать свои сто граммов водки за боевой вылет? - Я буду ставить свою стопку на аэродроме у "Т", чтобы ты и другие любители бахуса на запах возвращались домой, на свой аэро- дром, а не блудили и не садились, где кому вздумается. Ну, зачем я так грубо с ним разговаривала, ругала я себя, зачем? Какое-то сидит во мне второе "я". Это второе "я" совсем меня не слушается. Первое зачастую молчит, а второе- так и лезет на рожон. Когда-то брат мне говорил, что у меня "партизанский" характер. Может быть и партизанский, но я его стараюсь утихоми- рить, хотя не всегда мне это удается. Вот и сегодня - сорвалась и казню себя ужасно... Второй отрезок нашего пути - Саратов-Борисоглебск - короче первого, пролетели быстро. Однако, что это? Вижу- на моей машине не выпускается левое колесо... Весь полк приземлился, а я кружу над аэродромом, на разных режимах полета стараюсь выпустить заевшую стойку, но не удается. С опаской поглядываю на бензометр: горючее скоро кончится. Последний раз пытаюсь энергичным пилоти- рованием заставить открыться створку шасси. Все напрасно. С земли по радио мне уже приказывают садиться на "брюхо". Жалко новенький самолет. И я принимаю решение совершить посадку на од- но правое колесо. Захожу на посадку. Перед самым приземлением осторожно накре- няю машину в сторону выпущенного колеса. Самолет мягко касается земли и с правым кренчиком бежит по полосе аэродрома. Стараюсь удержать штурмовик в этом положении, как можно дольше. Но ско- рость уменьшается, машина уже не слушается рулей, крен постепен- но гаснет, и вот, описав полукруг, очертя землю левым крылом и винтом , "ил" замирает - кончилось горючее ... Народу собралось вокруг машины видимо-невидимо , а я сижу в кабине с закрытым колпаком в каком-то оцепенении. Пот льет по лицу, спине, руки мокрые... На крыло самолета вспрыгнул капитан Карев. - Вылезай, что сидишь? Хотел тебя с цветами встретить, да в Борисоглебске даже цветочных магазинов нет. Считай, букет за мной! Я спустилась на землю и первым увидела перед собой препода- вателя аэродинамики Херсонской авиашколы. Оказывается, мою "альма-матер" эвакуировали в Борисоглебск и объединили со здеш- ним истребительным училищем, где до войны учились: Виктор Кутов, Лука Муравицкий и другие метростроевцы. В этот день механики заменили винт, выправили и закрасили крыло, и мой ИЛ-2 стоял в ряду со всеми самолетами полка, ничем от других не отличаясь. Наутро мы летели дальше, к фронту. Дозаправились бензином в Тихорецкой и взяли курс на конечный пункт нашего маршрута -Тима- шевскую в распоряжение 23О-й штурмовой авиационной дивизии, 4-ой воздушной армии. В ту самую Тимашевскую на Кубани, где жила мать, проводившая на фронт девять своих сыновей. Не одного, не двух и не трех, а-девять!- Александра, Николая, Василия, Филиппа, Федора, Ивана, Илью, Павла и самого младшенького - Сашу, родив- шегося в 1923 году и ставшего в 1943 Героем Советского Союза - посмертно. Никто из сыновей не вернулся домой... Штаб нашего полка был уже на месте и загодя приготовил нам жилье в школе. Всем остальным нас обеспечивало БАО - батальон аэродромного обслуживания. Меня поселили в домике, недалеко от школы, где жили летчики у славной молодой женщины - хозяйки дома, муж которой был на фронте. Доктор Козловский постарался, как всегда, организовать баню. Теперь баня была не в развалюхе какой-то. Приехал большой авто- фургон, встал около речки, набрал воды, нагрел и пошли туда же- лающие париться, строго соблюдая очередность, установленную на- чальником штаба полка и доктором. ТАМАНЬ В строй нас вводили недолго. Изучили пилоты район боевых действий, познакомились с разведанными и, как любил говорить замкомэск второй эскадрильи Паша Усов, "поехали". И вот новый начальник штаба полка капитан Яшкин, назначенный к нам вместо убывшего капитана Белова, собрал в штабной землянке весь летный состав для доклада боевой обстановки на нашем участ- ке фронта. Вначале он доложил нам, что прибыл из академии, не закончив ее, а до этого был заместителем начальника штаба 366-го скорост- ного бомбардировочного полка. До войны Яшкин служил младшим ко- мандиром, а вообще-то он был из потомственных питерских рабо- чих. Отец его работал на заводе "Красный гвоздильщик" и погиб в блокаду. При этих словах Яшкин одной рукой, пальцами начал при- чесывать светлые непокорные волосы, а другой вытер на щеке слезу из ясных голубых глаз... Бывает так в природе, подумала я, день ясный, солнечный и вдруг, откуда ни возьмись, темная тучка... - Я тоже на "Красном гвоздильщике" начинал свою трудовую деятельность. Сестра Анастасия на фронте - медсестрой, - довери- тельно закончил Леонид Алексеевич. Затем он встал из-за стола, одернул гимнастерку, как бы стряхивая тяжелые воспоминания, по- правил ремень, на нем кобуру с пистолетом, принял строевой вид и начал свой доклад. Приведу его. "Весна сорок третьего года принесла на Кубань дыхание побе- ды. Вместе с первой капелью, с первым теплом в Краснодар пришло освобождение. Над столицей края вновь реет алый стяг. Развивая наступление на юге, наши войска очистили от фашистской нечисти советскую землю. Они продвинулись вперед на сотни километров и освободили многие районы Северного Кавказа, Ростовской области, часть Украины и вышли к Азовскому морю. Чтобы как-то выровнять положение, для поддержки своих войск с воздуха гитлеровское ко- мандование сосредоточило на аэродромах Крыма и Тамани около ты- сячи самолетов 4-го воздушного флота и около двухсот бомбарди- ровщиков, базировавшихся в Донбасе. Наше командование не оста- лось в долгу и также перебросило на Кубань из своего резерва три авиационных корпуса. Вместе с находившимися здесь 4-й воздушной армией и 5-й, авиация Черноморского флота и две дивизии авиации дальнего действия. Такого еще не знала военная история. На отно- сительно небольшом участке сконцентрировались небывало крупные авиационные силы обеих сторон. В воздухе развернулось одно из крупнейших сражений второй мировой войны... Немцы еще носят траур по погибшим у стен Сталинграда, а наша армия, воодушевленная этой победой, продолжает гнать фашистские орды на всех участках фронтов от Ленинграда до Кавказа. Планы захвата кавказской нефти, овладения побережьем Черного моря и его портами окончились для гитлеровцев их полным разгромом и бегством с Северного Кавказа в сторону Ростова и Таманского по- луострова. Теперь, опасаясь прорыва советских войск, противник построил от Новороссийска до Темрюка мощный оборонительный рубеж. Там железобетонные доты, дзоты, противотанковые и противопе- хотные укрепления, траншеи с ходами сообщения, густые минные по- ля, большое количество полевой, зенитной артиллерии. За обилие водных преград эту сильно укрепленную позицию гитлеровцы назвали Голубой линией. Она, по их замыслу, должна прикрыть отход войск в Крым." Тамань... Невольно припомнилась мне лермонтовская "Тамань". Я люблю Лермонтова. Еще до войны Виктор Кутов подарил мне томик его стихов, и теперь он шагает со мной по военным дорогам... -...Что создать угрозу с флангов, - доносится откуда-то со стороны голос начальника штаба, возвращая в действительность,- и помешать немецкому флоту использовать Цемесскую бухту, в ночь на четвертое февраля из Геленджика был высажен десант морской пехо- ты. Отряд под командованием майора Цезаря Куникова бесшумно под- плыл к окраине Новороссийска в районе рыбацкого поселка Станичка и занял плацдарм, названный Малой землей. Гитлеровцы всячески стараются ликвидировать плацдарм. Они бросают в атаки большие силы пехоты, танков, артиллерии. Так что сейчас на плацдарме бои не затихают ни днем ни ночью. Там не ос- талось ни кусочка земли, куда бы не попали снаряд или бомба. Вот мы и будем помогать десантникам, уничтожать фашистскую нечисть на Таманском полуострове... "АНЮТА, ДАВАЙ РОСТОМ МЕНЯТЬСЯ!" Напрягая память, я вспоминаю, как на рабфаке историчка рас- сказывала нам, что Тамань основана греками полторы тысячи лет назад, что потом здесь побывали хазары, монголо-татары, генуэзцы, турки... Суворов построил там крепость... - Получена задача. Прошу командиров эскадрилий задержаться для уточнения, - с этими словами в землянку вошел командир полка Козин и развернул на столе карту. Мы оставили тесное помещение, но не разошлись- ждали решения: а вдруг кто полетит на боевое задание? "Может быть, и меня вклю- чат в боевой расчет?"- робко думала я. Все возбуждены - и новички, и "старички", но стараются это скрыть. Ржевский рассказывает анекдот о том, как дочь попросила отца рассказать все, что он знает о паровозе, которые только- только появились. Отец долго рассказывал, показывал на рисунке, а потом спросил дочку:- "Ну, все поняла?" - "Все, папочка! Толь- ко покажи, пожалуйста, а куда лошади впрягаются..." Летчики смеются. Небольшого роста, крепыш из Рыбинска, Володя Соколов подбежал ко мне вприпрыжку и, с трудом придав лицу строгость, сказал: - Анюта, давай ростом меняться! - Давай, Вовочка. Я так люблю туфельки на высоких каблучках, а из-за высокого роста стесняюсь их носить. Только как мы это сделаем? И что я буду иметь за разницу, ведь у меня рост сто семьдесят сантиметров, а у тебя только сто шестьдесят? - Соколов, Егорова, Вахрамов, Тасец, Ржевский, к командиру! - это приказ начальника штаба. Враз забыли все анекдоты - и бегом в землянку... Маршрут полета нам предложили не по прямой, а какими-то зигзагами. - Обойдем зенитки противника стороной. Так будет лучше. От строя не отставать, делать все так, как я, - сказал штурман Карев, наш ведущий, и показал на схеме, кто где летит. Мое место - ведомой справа от Петра Карева. О чем я думала перед первым своим боевым вылетом на штурмо- вике - трудно сказать. Страха не было. Было какое-то удовлетво- рение: вот включили в первую группу вылета, теперь мне надо не ударить лицом в грязь, ведь я - единственная женщина среди стольких мужчин, да еще каких - летчиков-штурмовиков! Прикрывать нас с воздуха предстоит четверке ЛаГГ-3 из брат- ского полка истребителей, что стоит с нами на одном аэродроме. В нашей 23О-й штурмовой авиадивизии было пять полков - четыре штурмовых и один истребительный; командовал тогда дивизией Герой Советского Союза полковник Семен Григорьевич Гетьман. И вот мы сидим в кабинах боевых машин и ждем сигнала - зеле- ной ракеты. Взгляд скользит по приборам, пальцы пробегают, будто нащупывают, по многочисленным переключателям, рычажкам- проверяю правильность их положения. Механик моего самолета сержант Римский тут же, рядом с самолетом. Он давно подготовил его к боевому вы- лету, но теперь то чистой тряпкой протрет уже давно прочищенное и сверкающее бронестекло фонаря, то поправит парашютную лямку на моем плече и посмотрит, как бы спрашивая: " Ну, чем тебе еще помочь?.." - Спасибо, друг. Мне надо немножко побыть одной и сосредото- читься, собраться с мыслями,- благодарю я механика и вижу впере- ди себя слева штурмовик Карева. Ведущий группы спокоен. Он поло- жил руки на борта кабины и, кажется, поет. "Неужели его ниско- лечко не волнует предстоящее задание?" - думаю я. Но мысли мои обрываются вместе с зеленой ракетой над командным пунктом. Про- тивно шипя, она взлетала над полем и стала медленно-медленно па- дать и догарать. Нам - взлет! Курс - на Малую землю. В полете я стараюсь держаться ближе к Кареву, боюсь, как бы не отстать. Ведущий раскачивает самолет в маневре - и я тоже, он пикирует до самой земли - и я пикирую, он стреляет- и я стреляю. Бомбы сбросила тоже вслед за ведущим. После четвертого захода на цель при выходе из атаки все-таки отстала. Да не просто отстала, а потеряла всю группу. Что тут делать?.. Лечу одна в сплошных разрывах от снарядов. Маневрирую отчаянно, ищу группу - и не вижу... Около Мысхако развернулась на свою территорию. Над Цемесской бухтой дрались десятки наших и вражеских самолетов. В море пада- ли боевые машины, летчики на парашютах, от берегов враждующих сторон к ним спешили катера. Такую картину боя я видела впервые... Трудно было разобраться новичку в той кутерьме, которая тво- рилась над Таманским полуостровом. Два истребителя, как коршуны, бросились в мою сторону. Я почему-то приняла их за наши "яки", но, когда впереди справа прошла пулеметная трасса и они стали разворачиваться для повторной атаки, я отчетливо увидела на фюзеляжах белые кресты. Вели себя немцы предельно нагло, ничуть не заботясь о защите, атаковали с разных сторон, однако без- результатно. Скорость штурмовика меньше, чем "мессершмитта", и вот в одной из атак они проскочили вперед и оказались в моем прицеле. Нажала я одновременно на все гашетки, да жаль, выстрела не последовало: весь боезапас был израсходован над целью. Спасли меня в тот раз наши истребители. Они отогнали фашист- ских стервятников от моего самолета, даже сбили одного, и я бла- гополучно вернулась на свой аэродром. На разборе боевого вылета капитан Карев строго укорял меня за отставание от группы. Не согласиться с ним было нельзя, и я покорно призналась в своем недосмотре. В этом вылете в районе цели были сбиты зенитками летчики Вахрамов и Соколов. А через несколько дней они вернулись в полк. Вахрамов с воздушным стрел- ком были подобраны в море нашим катером, Соколов же, дотянув до своей территории на подбитом штурмовике, сел в плавнях у реки Кубань. НЯНЬКИ ШТУРМОВИКОВ. Нас, штурмовиков, надежно прикрывали с воздуха истребители. Позывные братьев Глинок - Бориса Борисовича и Дмитрия Борисовича - "ББ" и "ДБ" - наводили страх на фашистских летчиков, а когда в воздухе был Покрышкин, то нам казалось, небо над Таманью стано- вилось чище. "Внимание! Внимание! В воздухе Покрышкин!" -открытым текстом радировали немецкие посты наблюдения, и фашистские асы без про- медления покидали жаркое кубанское небо. Я и сейчас помню имена многих прославленных на Кубани воздушных бойцов: Г.А. Речкалов, В.И. Фадеев, Н.Ф. Смирнов, Г.Г. Голубев, В.Г. Семенишин, В.И. Истрашкин. Лихим истребителям, мне кажется, не очень-то нравилось летать на прикрытие нас, штурмовиков, быть нянькой. Другое дело - полу- чить задание на свободную охоту! Отыскал цель, завязал воздушный бой, не оглядываясь на штурмовиков, сбил фашиста и вернулся на аэродром победителем. А летая на прикрытие, когда-то еще там удастся сбить противника - жди... Воздушные бои с гитлеровскими самолетами вели и мы помню, прогремел на всю Кубань бой летчики Рыхлина. В полк Рыхлин при- шел без воинского звания - в осоавиахимовской гимнастерке с "птичками" на петлицах и с шикарным нарукавным знаком - эмблемой ВВС. Работал он летчиком - инструктором в аэроклубе. Налет у Рыхлина был большой, и в строй его ввели быстро. Уже во втором боевом вылете вчерашний инструктор шел в составе шестерки штурмо- виков под командованием капитана Мкртумова - Героя Совецкого Союза. ...Промелькнула сероватая полоска реки Кубань. Слева сквозь пелену низких облаков изредка виднелись горы. К цели мы должны были подойти незаметно, с моря, и ведущий начал понемногу сни- жаться, увлекая нас за собой к земле. Теперь мы неслись на брею- щем. Мне отчетливо виден в открытую форточку фонаря кабины со- средоточенный профиль Мкртумова. Шлемофон туго обтянул его кра- сивую голову с восточным профилем, на длинной шее виднеются ларингофоны, застегнутые на последнюю кнопку, а из-под шлемофона выглядывает белая полоска подшлемника, отчего лицо кажется еще более темным, загорелым. Вот станица Крымская осталась под крылом справа, и тогда ведущий опять изменяет курс, набирает высоту. Чтобы не отстать, я энергично двинула вперед сектор газа - скорость заметно приба- вилась. Пересекли линию фронта. Сквозь поднявшийся туман показа- лась морская синева. Далеко внизу орудийные вспышки - это стреляют зенитки. Запрыгали, запрыгали вокруг самолета маленькие серенькие облачка разрывов. В правую плоскость штурмовика Мкртумова угодил крупный осколок снаряда, но машина продолжала быть послушной воле летчика. В последние секунды перед атакой возникает особенно сильное напряжение. Кажется, ничего в мире больше не существует для те- бя - все внимание приковывается к ведущему и на цель. В том полете целью были танки с крестами на броне. Наши танкисты и артиллеристы из последних сил сдерживали натиск врага. Помощь им с воздуха оказалась кстати. Бомбы точно накрыли цель, затем последовала страшная для немцев штурмовка - не случайно они дали нашим "илам" такое суровое название : "черная смерть". Штурмовка танков - дело сложное, связанное с большим риском. Танковое орудие обладает завидной точностью попадания, и не раз опрометчивые летчики платили за просчет жизнью. Тут надо очень внимательно следить за высотой. Чуточку увлекся Золотой ( так мы звали между собой Рыхлина за его огненно - рыжую шевелюру ), за- был в горячке боя о высоте - один из гитлеровских танков мгно- венно задрал вверх хобот своей пушки и открыл стрельбу по само- лету! Машина Рыхлина , с трудом выйдя из атаки, отвернула в сторону Геленджика. Но на нее, как снег на голову, свалились че- тыре "мессершмитта". Ничего не оставалось делать летчику - пришлось вступить с ними в бой. Зная силу лобового огня нашего штурмовика, немецкие истреби- тели с передней полусферы атаковать боялись. И высокая скорость "мессершмитта" в сложившейся обстановке была для них помехой - этим Рыхлин и решил воспользоваться. В то время, когда два стер- вятника, выпустив шасси для уменьшения скорости, подкрались к штурмовику сзади и в упор расстреливали его, Рыхлин резко развер- нул самолет в сторону противника, и сам пошел в атаку. Прямо в прицеле "ила", подставив свое желтое брюхо, оказался один "мес- сершмитт". Летчик нажал на все гашетки - желтобрюхий задымил, свалился на крыло и упал в бухту. Такая же участь постигла второго гитлеровца. Третьего подбил воздушный стрелок Ваня Ефременко, будучи уже раненным в руку; задымил и четвертый "мессер", повернув в свою сторону. Один, израненный, вышел наш штурмовик против четверки фашист- ских истребителей и одолел врага! Это была внушительная победа летчика, совершавшего всего лишь второй боевой вылет. У Рыхлина хватило сил дотянуть на изрешеченном самолете до узкой полоски земли у Черного моря. Он приземлился на Тонком мы- се, под Геленджиком. Многие наши воины наблюдали с земли за столь редкой картиной воздушного боя, и, когда летчик посадил машину, моряки, оказавшиеся рядом, готовы были на руках нести бесстрашного героя. Военный свет 4-й воздушной армии высоко оценил подвиг отваж- ных воинов. Н.В. Рыхлина назначели командиром звена и повысели в воинском звании до старшего лейтенанта. Сержант И. С. Ефременко стал младшим лейтенантом. Указом Президиума Верхнего Совета Сою- за ССР от 24 мая 1943 года Н.В. Рыхлин и И.С. Ефременко были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. А НУ-КА, ДЕВУШКИ! Великой русской литературе обязаны мы величием славянки, которая "коня на скаку остановит, в горячую избу войдет". Но, пожалуй, война так убедительно доказала всему миру, какие "есть женшины в русских селеньях", на какой взлет души способны они во имя Родины! Тогда, в скорбную годину войны, героизм стал не уделом одино- чек- судьбой поколения. А уж вынести то столько, сколько вынесла русская женщина, вряд ли еще кто сможет. Да и не приведи Господь такое никому на земле! Не надо... "Девчата, вы сами не знаете, какие вы люди! Цены вам нет, девчата!" - взволнованно говорил генерал-лейтенант И.Д. Долгов на слете женщин фронтовичек в Калинине. И вот захотелось расска- зать о них, дочерях земли русской. В войну Герой Советского Союза Марина Михайловна Раскова сформировала три женских полка: на пикирующих бомбардировщиках Пе-2, на истребителях Як-3 и ночной легкобомбардировочный на По-2, На нашем участке фронта в 1943 году пример мужества и высокого боевого мастерства проявляли мои подруги, летчицы на пикирующих бомбардировщиках Пе-2. Девятка "петляковых" во главе с командиром эскадрильи Женей Тимофеевой полетела на боевое задание в составе колонны из двад- цати семи самолетов. Их сопровождали истребители прикрытия. Де- вятка Тимофеевой замыкала колонну. Из-за сильной облачности на маршруте от "петляковых" оторвалась шестерка истребителей при- крытия. Этим воспользовался противник, и в момент нанесения удара по цели девятку капитана Тимофеевой атаковали восемь "мес- сершмиттов". Летчицы не растерялись, отражая атаки врага. Всей группой они набрали высоту, прижались к самой кромке облаков, и гитлеровцы, потеряв возможность нападать с верху, рассыпались, стали действовать в одиночку, с разных направлений. Девушки с "петляковых", сохраняя боевой порядок, встретили "мессершмитты" сильным сосредоточенным огнем. Первый вражеский истребитель сбила Маша Долина, второй - А. Скобликова, третий иничтожили совместно Е. Тимофеева, К. Фомичева и М. Кириллова, а четвертый сгорел от огня В. Матюхиной и М. Федотовой. Экипажи Язовской и Шолоховой тоже успешно отразили несколько атак истре- бителей. Боевое задание девятка девушек на пикирующих бомбарди- ровщиках выполнила успешно. И мне было приятно узнать об этой фронтовой новости: все-таки молодец не только брат, но и наша сестра!.. В женском полку на По-2 служила Маша Смирнова, моя подружка по калининскому аэроклубу. 94О раз в небо, ночью с бомбовым гру- зом на тихоходном из фанеры и перкаля самолетике поднималась ми- ловидная, небольшого росточка Машенька. Это о ней писала армей- ская газета: Фриц обезумел от страданья, Он ходит нынче сам не свой: Одно небесное созданье Его нарушило покой. Лишает фрица сна ночного Неуловимая Смирнова. Настанет ночь - летит опять И не дает фашистам спать, Поднимет их, задаст им встряску, Разбудит фрицев, а тогда Своей увесистой фугаской Уснуть заставит навсегда. В том же полку у Бершанской воевала замечательная летчица Катя Пискарева, бывший инструктор - летчик нашего Калининского аэроклуба, где, как и мы с Машей Смирновой работали, и где все вместе встретили в сосновом бору у "Пролетарки" известие о нача- ле войны. Мы с Катей окончили Херсонское авиационное училище. Только она - инструкторский курс, а я - штурманский. Летала Пискарева мастерски и, как педагог, была на лучшем счету. Все ее учлеты сдавали экзамены государственной комиссии только на отлич- но. Ее хвалили, вручали грамоты, благодарили в приказах. Потом- ственная тверячка с голубыми глазами и льняными волосами, крепко сбитая по-деревенски, веселая певунья и плясунья нравилась всем. И вот, как снег на голову, начальник аэроклуба Трофимов издал приказ, в котором Е.И.Пискаревой объявлялся строгий выговор за непедагогическое поведение в быту... Все удивлялись - за что? Позже узнали: Катя вечерами ходила в городской сад на танцы. Туда ходили и учлеты аэроклуба спец- набора. Кто-то "засек" Пискареву, танцующую со своими учениками.. "Ведь они почти ровесники и что особенного в том?" - шушукались инструкторы. В войну Пискарева попала к Расковой по направлению ЦК ВЛКСМ одной из первых. Совершила более 8ОО успешных боевых вылетов на бомбометание вражеских объектов и позиций. Однажды на Тамани она ночью полетела без штурмана, чтобы побольше взять груза, на своем легоньком По-2 - продукты и бое- припасы десантникам на Эльтиген. Ночью точно найти цель очень трудно, и тогда летчица подошла к Эльтигену на высоте 7ОО метров, выключила мотор и стала бесшумно планировать на берег. Сбросила осветительную ракету. На мгновение увидела цель и тут же сброси- ла груз, да как закричит в ночи: "Полундра забирай подарки!" Это она для морской пехоты старалась... Вообще Пискарева не терялась даже в самых тяжелых ситуациях. Веселый характер и доброжелатель- ность были с ней всегда. В полку Бершанской двадцати двум летчицам было присвоено вы- сокое звание Героя Советского Союза, но вот Катю Пискареву обош- ли. Успешных, эффективных боевых вылетов у нее насчитывалось предостаточно и по статусу ей положено звание Героя! Пережила Катя обиду. После войны окончила институт, вышла замуж, вырастила троих хороших детей. Живет и работает во Львове. Не все летчицы попали к Расковой. Многие из них воевали и в мужских подразделениях. На истребителе Як-3 в мужском полку лета- ли москвички Лиля Литвяк и Катя Буданова. Лиля сбила двенадцать вражеских истребителей и аэростат, а Катя - десять. У Литвяк был такой случай, когда она сбила фашистского аса, награжденного высшими наградами фюрера. Фашист спасся, выбросившись из горяше- го самолета с парашютом. На допросе он первым делом попросил показать, кто его такого отважного сбил. Пришла очень красивая стройная девушка. "Вот она сбила тебя", - сказали фашисту. Летчик рассмеялся. А когда Лиля напомнила ему элементы боя - склонил голову. Имя Лили Литвяк занесено в книгу рекордов Гиннеса. Обе летчицы погибли... Штурмовик Ил-2 далеко не дамский самолет, а вот моя землячка Калинина Тамара Константиновна летала на нем под Псков, Нарву, Кенигсберг... Весь Ленинградский фронт знал, что в 999-м штурмо- вом авиационном полку служит женщина-штурмовик, а при ней ... пятилетняя дочка! Но не только дочкой прославилась Константинова, а и мастерством бомбовых и штурмовых ударов по вражеским позициям. Командир полка Павел Зеленцов сказал о летчице, что она от- лично летает, точно бомбит и стреляет, четко держится строя, а еще она - надежный товарищ в бою!.. У Тамары так сложились обстоятельства. Ее муж Василий, лет- чик, погиб в первые дни войны, брат Владимир, тоже летчик был на фронте; мать Зинаида Михаловна- учительница, больная и была сест- ренка Августа, еще маленькая. Обстановка в Калинине после освобо- ждения города складывалась тяжелой, так что дочка Тамары оста- лась с матерью на аэродроме. У нее было много друзей: летчики, воздушные стрелки, механики, девушки-оружейницы. Кто оказывался свободен, тот с ней и занимался. И когда Тамара улетала на бое- вое задание, она знала, что для дочки нет ничего надежнее, теп- лее и ласковее рук ее однополчан, боевых товарищей... - Верочка, что ты здесь за каптеркой делаешь? - спрашивает командир эскадрильи Женя Иванов, который очень полюбил девочку. - О маме соскучилась? - Соскучилась, - отвечает девчушка. - Но все равно, пусть полетает подольше. - Верочка, - строго говорит ей летчик, сдвинув брови, - вижу я, что вы с мамой рассорились? - Нет, все хорошо, мы с мамой дружные. - Почему же ты хочешь, чтобы она подольше летала? Девочка долго молчит, качает самодельную куклу и, наконец, решается сказать: - Когда мама летает, я могу бегать везде. А при маме нельзя. Она ругается: "Мины кругом, мины кругом... Взорвешься..." Летчик взял девочку на руки и ласково сказал: - Знаешь, Верочка, а ведь мама права. Я тебе тоже самое хо- тел сказать... На следующий день погиб Евгений Иванов - комэкс первой эскадрильи. Сгорели над целью летчики Синяков и Таранчиев. Тяже- ло ранило Петра Гонтаренко. На изрешеченном самолете прилетела Тамара Константинова. И тогда командир дивизии, полковник Федор Хатминский, вызвал Константинову в штаб и сказал: - У меня есть семья, жена и двое детей - две девочки. Они живут в Ленинграде. Давайте отправим к ним вашу дочь. Не беспо- койтесь, ей там будет хорошо. Я списался с женой, договорился, нужно только ваше согласие. - Спасибо, товарищ полковник, но я не могу этого сделать - не могу обременять вас, вашу семью. - А что будет с дочкой, если погибнешь? - Я об этом не думала. Вернее, не о том, что будет с дочкой, а о том, что погибну. - Ты права. Никто из летчиков , идя на боевое задание, не думает о смерти. Но никто из нас - и ты, и я в том числе - не застрахованы... Тамара продолжала летать на боевые задания, а Верочка бе- гать, как ни в чем не бывало, на аэродроме, среди технического состава. В одном из вылетов во время атаки танков группа штурмовиков попала под интенсивный зенитный огонь. Константинова ощутила удар в мотор самолета, вслед за этим увидела изморозь на стеклах фонаря и почувствовала характерный запах гари от прямого попада- ния в мотор. Тяга мотора падала, и самолет стал терять высоту. А под крылом - буераки, овраги, бой... Летчица пробовала менять обороты, включала форсаж, чтобы восстановить устойчивую работу мотора, но это ей не удавалось. Товарищи продолжали атаковать цель, а она, выйдя из строя, развернула штурмовик на восток. Летит, а на земле все еще вражеская техника и бьют по ее штурмовику из всего, что только можно поднять в небо. Правда, двигатель периодически развивал полные обороты. Самолет тогда разгонял скорость и набирал высоту, а спустя некоторое время, опять снижался. Откуда ни возьмись, появились фашистские ястребы и атаковали его с двух сторон! Когда немцы проскочили вперед, Тамара ударила по ним из всего оружия, какое было на Ил-2. Один "мессер" задымил, а второго и еще одну пару отогнали наши истре- бители. Совсем немного не долетела Константинова до своего аэродро- ма. Села она на ровное поле, окруженное вековыми деревьями. При осмотре оказалось, что у штурмовика полностью перебита водяная труба, ведущая к радиатору. Все это время мотор тянул, охлажда- ясь, по существу, только маслом. На второй день после этого вы- лета Тамара улетела на По-2 с дочкой в Калинин. Отвезла ее к ма- тери. Там она узнала радостную весть - брату Владимиру 13 апреля 1944 года присвоено воинское звание Героя Советского Союза. Тамара Федоровна Константинова Героем стала в июне 1945 го- да. Брат и сестра боевые летчики, оба многократно вступали в смертельные схватки с врагом в воздухе. Тамара - на штурмовике Ил-2, а Владимир Федорович - на По-2 в ночном легкобомбардиро- вочном полку. ТИТ КИРИЛЛОВИЧ Полеты, полеты... Все уже измотались, а передышки не было. Редели ряды штурмовиков. Погода частенько портилась, облачность прижимала к земле, машины возвращались после боевых вылетов буквально изрешеченными, и техники едва успевали их латать. Мы продолжали летать на Косу Чушка, Голубую линию - соверша- ли налеты на аэродромы, железнодорожные узлы, эшелоны с техникой и живой силой противника. Штурмовали и бомбили так же корабли противника в Черном море. Такая работа требовала тщательной под- готовки, и мы старательно готовились к каждому заданию. В один из боевых дней в ожидании приказа на вылет пилоты, улегшись "солнышком" - в круг, голова к голове, - приготовились по очереди рассказывать смешные истории. Если выходило не смеш- но, то незадачливый автор получал щелчок по лбу (своего рода психологическая разрядка). От безделья всем захотелось есть, а обед запаздывал, так что наши взоры направились на дорогу, в станицу, откуда девушки из БАО (батальон аэродромного обслужива- ния) должны были привезти нам обед. - Везут, везут! - радостно закричал Вася Костеров, богатыр- ского сложения москвич, первым заметивший батальонную полуторку. Но в это же самое время прибежал посыльный с КП и объявил: - Боевой расчет, к командиру полка! Забыв о еде, все бросились к штабной землянке. Подполковник Козин - в гимнастерке, при орденах, без голов- ного убора - стоял у стола. Светло-русые волнистые волосы его лежали волосок к волоску, и казалось, будто он только что из па- рикмахерской: легкий ветерок в нашу сторону доносил запах тройно- го одеколона. На этот раз его заветная трубка лежала на пепель- нице - расплющенной гильзе от снаряда. И Михаил Николаевич не спеша принялся объяснять нам предстоящую боевую задачу: - На станции Салын, на Керченском полуострове, скопилось мно- го эшелонов с техникой и живой силой противника. Ваша задача - нанести бомбовый удар и штурмовку эшелонов, с тем чтобы гитлеров- цы не успели перебросить их на Тамань, через Керченский пролив. Ведущим назначаю летчика Усова. Маршрут вашего полета давайте продумаем и проложим вместе. Мне кажется, идти надо бреющим над Азовским морем, выскочить на станцию внезапно и нанести удар... Взвилась над аэродромом ракета - мы вырулили на старт и пош- ли по очереди на взлет. Следом взлетают истребители прикрытие из братского полка - шестерка ЛаГГ-3. Подлетая к Азовскому морю, мы начали снижаться, но тут гитлеровцы открыли по нам огонь из береговой артилерии. На моих глазах вспыхнул и горящем факелом рухнул в море самолет капитана Покровского. Мне показалось, что на какое-то мгновение наша группа даже замедлила свой полет, а затем ведомые подтяну- лись к ведущему, и мы опять устремились вперед, к цели. - Господи! За что же его?.. - вырвалось у меня с детства заученное обращение к богу. Тит Кириллович Покровский... Он пришел к нам в полк уже боевым летчиком с тремя орденами Красного Знамени. Всех удивляло назначение капитана -командиром звена. "Такого летчика, и только командиром звена?" - роптали однополчане. Ведь первый орден он получил еще за бои у озера Хасан, второй - в Испании, третий - в самом начале Великой Отечественной. Иногда Кирилыч как, мы стали звать Покровского, уважительно к его возрасту, - а был он с 191О года, старше нас всех, - забываясь, рассказывал летчикам смешные истории, якобы происходившие с ним, и мы хохотали. Но чаще он был как-то замкнут, на долгое время уходил в себя. Однажды после ужина на аэродроме около станции Поповичевская мы устроили танцы. Покровский сидел очень грустный, ни с кем не разговаривал. Тогда я подошла к нему и пригласила на вальс. - Спасибо, Егорушка. Пойдем лучше погуляем,- сказал Кирилыч. И мы вышли. Вечер был теплый, светила луна. Мы направились вдоль станицы, и тут капитан поведал мне свою историю. Когда его сбили в девятый раз, самолетов в полку больше не стало. Летчиков оставалось человек пять-шесть, их отправили в учебно-тренировоч- ный авиаполк (УТАП) для переучивания на новую материальную часть. Однако и там новых самолетов не оказалось- это был конец 1941 года. Все, без исключения, "безлошадные" пилоты рвались на фронт. Они не хотели бездействовать в такое тяжелое время для Родины, и больше всех отправки на фронт - в любой род войск - добивался Тит Покровский. Он пошел к комиссару УТАПа и высказал о наболев- шем, о том, что тревожило многих. Летчик конечно погорячился, а комиссар тут же привлек его для разборки в особый отдел... Особист повел крутой разговор с Кирилычем - как на допросе - с протоколом, заносчиво, грубо. И тогда Покровский обозвал осо- биста бездельником, вынюхивающем среди летчиков легкую "наживу". "На доносах зарабатываешь награду, а сам скрываешься от фрон- та!..." - гневно говорил пилот. Особист молча застегнул папочку с неподписанным протоколом и ушел. Понятно, был сфабрикован злостный навет. Покровского арестовали, затем его судил военный трибунал и приговорил за уклонение от фронта и антисоветскую про- паганду к... расстрелу. В полку возмутились, зароптали, а летчи- ки, еще когда только Покровского арестовали, немедленно отправи- лись на телеграф, где уговорили молоденькую телеграфистку при- нять срочную телеграмму самому председателю Верховного Совета СССР. Телеграмма дошла в срок и по назначению. Покровский был реабилитирован с возвратом звания, партийного билета и наград. После всего этого ужаса Кирилыч и получил назначение в наш 8О5-й штурмовой авиационный полк. ...И вот Тита Кирилловича не стало. Самолет вспыхнул и нав- сегда ушел от нас бесстрашный летчик, честный и мужественный че- ловек. После гибели Покровского мы потеряли истребители прикрытия: видимо, где-то на высоте завязался воздушный бой. А через неко- торое время наша группа пересекла береговую черту и выскочила не на железнодорожную станцию Салын, а на вражеский аэродром Ба- герово. На стоянке под заправкой горючим выстроилось около тридцати, а то и больше двухмоторных бомбардировщиков с крестами. Навстре- чу нам по взлетной полосе уже взлетали "мессершмитты". Ведущий группы Павел Усов, не раздумывая долго, открыл по ним огонь. - Бей их, гадов! - кричал в эфир Паша. И мы, его ведомые, ударили по фрицам из всего имеющегося на штурмовике оружия. Усов поджег два "мессершмитта", не успевших взлететь, а мы строчили длинными очередями по стоянке бомбардировщиков. Проче- сав аэродром, набрали высоту и тут же выскочили на станцию Са- лын. Сбросили бомбовый груз на эшелоны с техникой и живой силой противника и через Керченский пролив устремились домой. Через несколько дней разведка доложила, что мы хорошо пора- ботали на Багеровском аэродроме и на станции Салын. Поработа- ли-то хорошо, да вот потеряли пять экипажей... Помню механики свертывали, будто саваны, чехлы не вернувших- ся из полета машин, а у меня перед глазами все стояли падающие в море и на землю мои боевые друзья... Я вылезла из кабины самоле- та, не снимая парашюта, шлемофона, прыгнула на землю и побежала в сторону от стоянки самолетов. Не в силах больше сдержаться, упала тогда на землю и разрыдалась... - Вы очень устали, Егорова? - услышала вдруг над собой голос командира полка. - Отдохните, успокойтесь. Я не включил вас в следующую группу боевого вылета. - Нет, нет, я полечу! - вскочила я.- И пожалуйста, не делай- те исключений, не обижайте меня! И вот мой самолет заправлен горючим, подвешены бомбы, эрэсы, заряжены пушки, пулеметы. Я вижу взлетевшую в воздух ракету и снова торопливо лезу в кабину, на ходу вытирая заплаканное лицо... ПЕТР КАРЕВ В этот раз ведущим у нас идет Петр Тимофеевич Карев - моск- вич из Замоскворечья. Я любила с ним летать. Лучшего ведущего в полку не представляла. В полете с ним было как-то по-домашнему просто: то шуточку скажет, то прибаутку отпустит - да перед са- мой атакой!.. Глядишь, и не заметишь, как три-четыре захода на цель сделали. Судьба неоднократно прощала ему дерзкие, а то и откровенно бесшабашные выходки в небе. Карев на Тамани был кумиром молодых летчиков. Я помню, да и не только я, как Петр Тимофеевич, будучи за командира полка, в очень трудную минуту нашел смелое, находчивое и грамотное реше- ние задачи. В один из боевых вылетов, на разбеге самолета сорвалась авиабомба и взорвалась. Летчик со стрелком сумели отбежать в сторону и залечь. На самолете было еще пять бомб по 1ОО килог- раммов. Взлет тогда прекратили. Но боевое задание-то срывать нельзя. И вот Карев распорядился развернуть старт градусов на тридцать. Самолеты снова начали подниматься в воздух. Несмотря на отворот старта, взлетающие на разбеге проходили близко от го- рящей машины, в которой были еще бомбы снаряды, эрэсы и, вероят- но, каждый мог ожидать взрыва, но самолет взорвался тогда, когда последний Ил-2, управляемый Каревым, был уже в воздухе. Помню, как однажды Карев, выпив за ужином водки по сто грам- мов трижды! - потому, что в тот день он трижды летал на боевые задания, а за каждый вылет полагалось сто граммов водки, пошел выяснять отношения с зенитчиками, прикрывающими наш аэродром. - Уж больно вы, други, много снарядов посылаете в "молоко", когда налетают лапотники", - сказал Карев. - Я вот сейчас взлечу на "иле", а вы стреляйте по мне. Я тоже буду стрелять по вам. Посмотрим, кто кого?.. Эксперимент, конечно, Кареву осуществить не удалось, но все летчики, свидетели того спора, были уверены в Кареве, как в се- бе, в его непогрешимости и неуязвимости. Мы любили его. Его в полку любили все за искреннее прямодушие, доступность. Он всегда был вместе с однополчанами, жил их радостями, заботами, а в трудную минуту лучше других умел поднять нам настроение. Капита не чурался черновой работы, часто можно было видеть, как он взваливал на плечо бомбу потяжелее и быстро нес ее к са- молету. Девушки-оружейницы души не чаяли в таком добровольном помошнике и наперебой предлагали постирать подворотнички, носо- вые платки... Петр отказывался, благодарил и в ответ, улыбаясь, напевал: "Как много девушек хороших, как много ласковых имен..." Возле Карева всегда собирались в тесный кружек летчики, ме- ханики, техники, воздушные стрелки, и тогда начинался довери- тельный разговор, который заканчивался обычно взрывом смеха - этот Петр напоследок рассказывал свою "абракадабру", как он лю- бил называть анекдоты. Карева можно было посылать в любой самый сложный полет и при этом быть уверенным, что задание он выполнит до конца. Карев во- евал смело и дерзко. Презирая смерть, он шел к цели сквозь ог- ненный заслон фашистских зениток, атаки вражеских истребителей. При разборе боевых вылетов штурман полка ставил перед летчиками различные тактические вводные. Мы все вместе разбирали, как луч- ше штурмовать железнодорожный эшелон, танковую колонну, бомбить мост или переправу и почему на такие узкие вытянутые цели реко- мендовалось заходить не точно по курсу, а под небольшим углом. Речь заходила и о скорости, направлении ветра у земли, на проме- жуточных высотах, с учетом того, как в этом случае будет выгля- деть эллипс рассеивания при бомбометании или стрельбе. Каревская задумка о том, чтобы маневр штурмовиков вести внутри группы ста- ла широко применяться в полку. Раньше от летчиков при любых обс- тоятельствах требовали строго держать свое место в боевом поряд- ке. Но, Карев добился изменений в тактике и требовал от летчиков - для их же живучести - маневрировать в определенных пределах: летать выше или ниже ведущего, изменять дистанцию между самоле- тами... Все это улучшило осмотрительность, затруднило атаки фа- шистским истребителям, а так же мешало их зениткам вести точный огонь по штурмовикам... Но вот из этого боевого вылета - шестеркой, когда на разбеге взорвалась бомба - домой вернулись только двое: Карев и я, его ведомая. ...Когда после штурмовки мы выскочили на море, внизу под на- ми, будто гигантские грибы, плавали белые купола - парашюты сби- тых летчиков. У меня остались еще две несброшенные бомбы, но по- зади висели "мессеры", готовые расправиться и с нашей парой. Вдруг прямо под носом самолета замечаю груженую баржу - соблазн очень велик. Дотянула я тогда штурмовик на цель, рванула рычаг аварийного сброса бомб - самолет вздрогнул, закачался и на ка- кое-то время стал неуправляемым. А я слежу за баржей: как она там себя чувствует? "Ага, все путем!" - как бы сказала сейчас моя внучка. Баржа накренилась и пошла в морскую пучину. Но вдруг сомнение, словно булавкой, кольнуло в сердце: чья же баржа?.. Опознавательных-то знаков на ней я не видела. Отходила она, правда от занятой врагом Керчи, но чем черт не шутит?! При докладе командиру полка о боевом вылете, о потопленной барже я - ни слова... Тайна, однако, была уже явью: мой ведущий и наши истребители еще до посадки донесли по радио о гибели немецкого транспорта. И вот на мою гимнастерку рядом с орденом Красного Знамени комдив генерал Гетьман привинтил большую серебряную медаль "За отвагу". КОМДИВ 23О Наш командир дивизии Семен Григорьевич Гетьман воевал в финскую войну, командуя полком легких бомбардировщиков "Р-зет". Перед Великой Отечественной войной Гетьман получил приказ срочно передать устаревшие "Р-зет" в другой полк, а ему с летчиками ехать переучиваться на совершенно секретный самолет-штурмовик, зашифрованный индексом "Н". Штурмовик был одноместным, а для переучивания требуется учебно-тренировочный самолет того же типа, но со второй кабиной для инструктора и с двойным управлением - спарка. Такого самоле- та в помине не было. Тогда Гетьман с инженером дивизии раздобыли спарку самолета Су-2 и стали на нем вывозить летчиков. На плани- ровании инструктор специально разгонял скорость, чтобы отрабо- тать скоростные посадки, как на штурмовике. Когда Су-2 летал, летчики смеялись и спрашивали: почему это на аэродроме блинами пахнет? Дело в том, что масляный бачок на моторе Су-2 (единс- твенный, пожалуй, из всех авиационных моторов) заливался касто- ровым маслом. Так, с запахом блинов, пилоты и обучались летать сначала на Су-2, а потом и на самолете Ил-2, у которого будет удивительно славная боевая судьба. 4-й штурмовой авиационный полк под командованием Гетьмана одним из первых начал боевую работу на Ил-2. Как воевал полк, можно судить уже по тому, что Семену Григорьевичу Гетьману зва- ние Героя Советского Союза было присвоено еще в октябре 1941 го- да. А тридцать два летчика и техника были тогда же награждены боевыми орденами. В последствии 4-й штурмовой авиаполк стал 7-м гвардейским. Гетьмана назначили командиром 23О-й штурмовой авиационной диви- зии, присвоили звание генерал-майора. Вот такой - боевой из боевых - был наш комдив. Под стать ему оказался и начальник политического отдела авиационной дивизии полковник Тупанов Излюбленное изречение начальника политотдела мы знали все: "Хочешь, чтобы летчики тебя уважали, - иди не ря- дом с ними, а вместе". Полковник Тупанов пришел в дивизию в 1942 году. О нем заго- ворили сразу же: простой, душевный, строгий, как отец. Он изо дня в день активно вникал в жизнь дивизии не по сводкам, а как бы жил вместе с нами от боя до боя. В нашей дивизии тогда было шесть полков - пять штурмовых и один истребительный. И стояли они, как правило, каждый на своем аэродроме, разделенные друг от друга километрами. Начальник по- литотдела успевал побывать почти в каждом полку перед боевым вы- летом. Мы его видели то на старте, то на командном пункте, то на стоянках самолетов - и везде он был нужен людям. То проведет по- литинформацию, то собрание, то организует беседу, поможет выпус- тить боевой листок о летчиках, отличившихся в бою. Меня наш начальник политотдела называл своей крестницей. Ви- димо, потому, что именно он взял меня из УТАПа в боевой 8О5-й штурмовой авиаполк. Бывало, просто подойдет, спросит: "Что но- венького из дома пишут?" - и на душе вроде легче станет от доб- рого человеческого участия. А письмо я получила, правда, не из дома, а от очень родного мне человека. От племянника Юрки. Его из Москвы эвакуировали в Саратовскую область, село Норки. Он написал, что живет в детском доме, что все хорошо, только вот очень тоненькие ломтики хлеба выдают на завтрак, а в обед очень жидкий суп - картошечки мало- вато. Далее Юрка сообщал, что если я немедленно не заберу его на фронт, то он убежит сам, "Это мое последнее слово!.." - заявлял племянник. Впоследствии Юрка действительно убежал. "Зайцем" в товарных поездах, в ящиках для угля он катил на фронт. Уже под Москвой его обнаружили железнодорожники и больного, грязного, исхудавше- го, привели к матери на Арбат, в дом N35. ГОЛУБАЯ ЛИНИЯ В конце мая 1943 года командир полка Козин построил весь летный состав на аэродроме и взволнованно сказал: - Товарищи летчики! Кто готов выполнить особое задание ко- мандования Северо-Кавказского фронта, прошу выйти из строя. Все летчики, как один, шагнули вперед. - Нет, так не пойдет! - улыбнулся Козин. - Придется отбирать. - Майор Керов, три шага вперед. Павел Керов, командир первой эскадрильи, ветеран полка, мас- тер штурмовых ударов, вышел вперед... Чуточку отвлекусь. невольно вспомнила рассказ о том, как в полку осталось всего-навсего шесть исправных самолетов, а посту- пил приказ любой ценой уничтожить переправу около станицы Нико- лаевской на Дону. Пришлось поднять в воздух все машины. На бое- вое задание их повел майор Керов. Охрана переправы была такой, что шансов на благополучное возвращение группы почти не оставалось. Керов, однако, перехит- рил врага: он зашел на цель с тылу, разбил переправу и вернулся на свой аэродром всей группой. С летной полосы его самолет отбуксировал трактор. Керов, рассказывают, шел рядом со штурмовиком, изрешеченным осколками вражеских снарядов, и - как раненого друга - поддерживал за кон- соль крыла. Нас, молодых, майор удивлял завидным спокойствием, добротой. Он как-то больше походил на школьного учителя, а не на бесстраш- ного мастера штурмовых ударов. Никогда ни на кого комэск не по- вышал голоса. если кто провинился - Керов только посмотрит как-то по-своему печально серыми с поволокой глазами, покачает головой и пойдет, раскачиваясь, как моряк, оставив подчиненного подумать о своем поступке. - ...Сухоруков, Пашков, Фролов... - обводя шеренгу взглядом, называл командир полка фамилии летчиков. - Егорова, - услышала я свою фамилию. - Страхов, Тищенко, Грудняк, Соколов, Зиновьев, Подыненогин... – И все мы выходили из строя на три шага вперед. Всего в группу командир полка Козин включил девятнадцать че- ловек - трех комэсков, всех командиров звеньев и старших летчи- ков с боевым опытом. Вскоре нас приняли командующий фронтом И.Е.Петров и команду- ющий 4-й воздушной армией генерал К.А.Вершинин. - Задача у вас, товарищи, по замыслу простая, а по исполне- нию очень трудная, - обратился к нам командующий фронтом, поп- равляя пенсне и немного заикаясь. - Нашим войскам предстоит прорвать Голубую линию фашистской обороны. Но прежде всего надо замаскировать наступающих - поставить дымовую завесу. Это сдела- ете вы, - генерал Петров внимательно посмотрел в мою сторону, и я даже плечи сжала, думаю, вот сейчас спросит: "Зачем здесь жен- щина?" Но взгляд командующего перешел на других летчиков, стояв- ших вокруг макета Голубой линии, - от сердца у меня отлегло. А генерал продолжал говорить о том, что дымовая завеса долж- на быть поставлена своевременно и точно, чтобы ослепить против- ника, закрыть ему глаза на время, необходимое нашей пехоте для захвата траншей главной полосы обороны. Петров четко определил направление и время выхода самолета на цель. Затем о том, как выполнять задание, нам рассказал генерал Вершинин. Лететь предстояло без стрелков, почти над землей, к тому же без бомб, без реактивных снарядов, без турельных пулеме- тов в задней кабине, пушки и пулеметы вообще не заряжать. Вместо бомб на бомбодержателях будут подвешены баллоны с дымным газом. Этот газ, соединяясь с воздухом, и образует дымовую завесу. - Самое сложное в том, что нельзя маневрировать, - генерал Вершинин склонился над картой. - Вот, семь километров без манев- ра по прямой и на предельно малой высоте. Понятно, почему манев- рировать нельзя? - Получится рваная завеса вместо сплошной, сказал кто-то из летчиков. - А рваная завеса, значит, атака где-то захлебнется, - заме- тил Петров, поглаживая рыжеватые усы. - Поэтому завеса должна быть такой, чтобы через нее луч прожектора не пробился, - сплош- ной, ровной, как линейка! - Действовать будите так, - продолжил Вершинин. - Как уви- дел, что впереди идущий выпустил дым, отсчитай три секунды - и нажимай на гашетки. Маневрировать - значит сорвать задание. Но лететь будите над огнем, под огнем, среди огня... Остается толь- ко пожелать доброй работы да счастливого возвращения. Прощаясь, генерал Вершинин предложил: - Если кто передумал, не стесняйтесь, откажитесь. Это ваше право. Нужно, чтобы полетели летчики, твердо верящие в то, что выполнят задание и обязательно вернутся на свой аэродром. Никто из нас на предложение генерала не ответил. 26 мая, едва зарозовел восток, мы на полуторке отправились на аэродром, Михаил Николаевич Козин, всегда веселый, общитель- ный, был мрачнее тучи. Не то сердился, что ему не разрешили ле- теть,не то переживал за нас. А летчики? Каково было наше настроение перед столь ответс- твенным вылетом?.. Гриша Ржевский. Вот он возится с котенком, своей новой при- чудой - "талисманом", не желавшем сидеть за пазухой его кожанно- го пальто с меховой подстежкой. Мой брат Егор тоже любил живот- ных. Мама, бывало, находила спрятанных под кухонным столом, за- баррикадированных под кроватью котят, щенят с плошками молока. Поев, те начинали отчаянно мяукать, лаять, и мама гневалась, все грозилась побить Егора, да так и не могла собраться. Парень вы- рос, пошел в армию, а тут война. Не вернулся Егор домой. Погиб... Коля Пахомов. Тихонько напевает про себя свою любимую: Встань, казачка молодая, у плетня, Проводи меня до солнышка в поход... Толя Юугров. Этот о чем-то возбужденно рассказывает Валенти- ну Вахрамову, и оба хохочут, как дети, держась друг за друга. будто и не предстоит никому через минуту-другую бросится в ог- ненную метель. Чему-то улыбаются голубые глаза Миши Бердашкевича. На его красивом от природы лице собралось столько рубцов от ожогов! Мо- жет, он вспомнил, как из госпиталя удрал в свой полк в госпи- тальной одежде?.. А вот стоит, задумавшись, Тасец - грек по национальности. Наверное, опять думает о том, как лучше зайти на цель, эффекти- вен ли круг с оттягиванием на свою территорию при атаках фашист- ских истребителей. Тасец - большой теоретик, да и практик отлич- ный. Командир нашей третьей эскадрильи Семен Андрианов обнял пра- вой рукой коллегу - комэска, второй Бориса Страхова. Молча гля- дят в даль кубанской степи, ожившей после долгой зимы. Двадцатилетние комэски старались казаться солидными, напус- кали на себя строгость. Андрианов даже трубку завел и ходил, не выпуская ее изо рта. При разговоре чуточку передвинет ее в уго- лок губ, а в глазах столько юношеского задора, столько искр, го- товых брызнуть на окружающих! Мы знали, что Семен Андрианов ро- дился в семье металлурга в Нижнем Тагиле. Там он окончил школу, аэроклуб и оттуда ушел в Пермскую школу летчиков. Обычная биог- рафия пилота. Мы знали и то, что у Семена есть жена, ребенок. В нашем полку он с апреля 1941 года и вот командует эскадрильей. Заместителем у Андрианова Филипп Пашков. Этот - джентльмен. Черезчур заботливо и нежно оберегает меня Филипп от толчков на ухабах по дороге к боевым машинам. Рассказывает мне о родном го- роде Пензе, о матери, сестрах и отце, инвалиде войны, умершем когда Филиппу было всего три годика. - Вот война кончится, давай поедем в Пензу. Покажу я тебе, станишница, дома-музеи Радищева, Белинского, знаменитые лермон- товские Тарханы. А знаешь, Александр Иванович Куприн - он тоже наш, пензенский, из городка Наровчатов. А какой у нас ле-ес! Сколько грибо-ов, я-ягод! - покачиваясь из стороны в сторону, нараспев говорит Филипп и, видимо, как всякий заядлый грибник, немножко прибавляет. - У нас в лесу попадаются такие полянки, что рыжики можно косой косить. Ох и вкусно их мама готовит! Пое- дешь, да?.. Почему-то меня Пашков никогда не называл ни по имени, ни по фамилии, ни по званию или должности, а просто станишницей. - Ну, станишница, как дела? - Спасибо, хорошо. Однажды (как много этих однажды!) Пашков полетел в тыл врага на разведку и фотографирование аэродрома. Его сопровождали ист- ребители. На обратном пути, когда задание было выполнено, откуда ни возьмись - "мессершмитты". Шесть против наших двух ЛаГГ-3 и одного штурмовика. Ведущий истребителей передал Пашкову, чтобы он "топал" домой, а они, мол, займутся "худыми" сами. "Худым" наши летчики прозва- ли Ме-1О9 за его тонкий фюзеляж. Но вдруг Пашков видит, что один наш ЛаГГ-3 загорелся и кам- нем стал падать. - Ах, сволочи! - выругался он и направил свой штурмовик к дерущимся, зная, что делать этого не следовало, - надо было срочно доставить разведданные и фотопленку на аэродром. Пашкову все же удалось сбить одного гитлеровца, второй подбитый им же, отвалил в сторону, а третьего срезал наш истребитель. По возвращении на аэродром Филиппа сильно отругали, но, ког- да проявили пленку, командир полка обнял летчика и поздравил с наградой - орденом Красной Звезды. Через неделю Пашков не вер- нулся с боевого задания, и мы посчитали его погибшим. Эта война-а... Сколько горя, сколько непредвиденных неожи- данностей, порой просто чудес... Спустя пять дней наш Филипп вернулся в полк с воздушным стрелком - весь обросший, оборванный, грязный, но веселый. Ко мне по возвращении Филипп, впервые обратился по имени, сказал: - Говорят, что горько плакала обо мне? Спасибо. Но лучше бы ты верила в мою жизнь, верила, что я обязательно вернусь... Пашков все же погиб. Это произошло севернее Новороссийска, в районе Верхнебаканского. В тот раз я долго ждала, старалась не верить в его гибель, но так и не дождалась. О гибели Филиппа я написала его матери и сестре в Пензу, куда Филипп приглашал меня после войны. ...А пока что все мы были живы и ехали на аэродром. Мои раздумья неожиданно прервал какой-то сильный стук - это пилоты забарабанили по кабине грузовика и в несколько голосов закричали шоферу: - Стой ! Стой ! Куда несешься ?.. Шофер затормозил машину, а ему приказывают: - Пяться скорей назад! Оказывается, дорогу на аэродром перебежала кошка. Это уже беда-а... Второй раз ребята остановили машину и заставили шофе- ра дать задний ход, когда навстречу попалась женщина с пустыми ведрами на коромысле. Летчики, что там говорить, народ не суе- верный, но на всякий случай меры принять не мешает. Мало ли что... Наш полковой врач Козловский уговаривал кого-то из летчиков измерить артериальное давление перед вылетом. - Доктор, измерьте лучше моему котенку - что-то он сегодня беспокойно себя ведет, - под общий смех остановил его Ржевский. - А ты, наверное, забыл, Гриша, как вчера вечером за ужином скормил ему пять котлет? - Сухо ли у тебя за пазухой!.. Начинаются шутки. Без этого нам просто нельзя. Со стороны, должно быть, могло показаться, что едут веселые парни под хмель- ком. Конечно же, это не так. Но вот и аэродром. Техники, механики, мотористы, прибористы, оружейники - все у самолетов. Так всегда: в морозы, в жару, под открытым небом готовили самолеты к бою мастера - потомки удиви- тельных русских умельцев. Не было в полку случая, чтобы что-то не сработало или отказало на боевой машине по вине этих тружени- ков аэродрома. Механик моего Ил-2 Тютюнник, на ходу вытирая огрубевшие, натруженные руки, доложил о готовности самолета. Потом помог мне надеть парашют, что-то поправил в кабине, а когда заработал мотор, сунул в мою ладонь где-то раздобытое моченое яблоко и прокричал над ухом: - Пересохнет во рту - укусите яблочко! - И, сдуваемый струей от работающего винта, шариком скатился с крыла самолета. Включаю рацию. В наушниках голос ведущего группы майора Керова. Получаю разрешение выруливать. Впереди меня штурмовик лейтенанта Павла Усова, почти вплотную с ним рулит летчик Иван Степочкин. Степочкин и Усов - два неразлучных друга, хотя по характеру и внешности совсем не схожи. Усов - небольшого роста, коренастый русак с пухлыми щеками, будто раздутыми от смеха, вечно улыбаю- щийся насмешник. У Павла и походка кажется веселой- приплясываю- щая такая, как бы выискивающая кого-то для очередной шутки. Степочкин - высокий, с черными глазами и кудрями красавец, похожий на цыгана. Он, как правило, молчалив и задумчив. Как-то, гуляя по Тимашевской, друзья заглянули в церковь. Шла служба. Заглянули пилоты да и задержались. Священник читал проповедь о пользе поста. Усов усомнился в пользе такого дела и сначала на- чал задавать вопросы, затем вступил с попом в полемику. Как ни тянул Степочкин своего друга вон из церкви, Усов упирался. Свя- щенник в конце концов сумел убедить Павла в своей правоте. И вот, выйдя из церкви, он решительно заявил Ивану: - Буду поститься! - А я поставлю вопрос об исключении коммуниста Усова из ря- дов ВКП(б) за связь с религией, - отрезал Степачкин и перешел от друга на противоположную сторону улицы. Вечером в столовой со свойственным ему задором и юмором Павел доказывал нам всем пользу поста, только, говорит, не надо после объедаться, как делали это раньше на Пасху,- вредно. А вот поголодать, принимая пищу постную, очень даже полезно - дать отдохнуть желудку. - А что же ты, Паша, заказал сейчас вторую порцию бифштекса? - спросил его кто-то. А истребитель Володя Истрашкин подошел к столу Усова и поставил перед ним пол-литровую банку с кислым виноградным вином местного производства. - Вот тебе, друже, для лучшего усвоения пищи. Кажется, сего- дня поп сказал: "Есть разрешение на вино и елей". ...В паре со мной летит Ваня Сухоруков, паренек из Иванова. Ваня на земле тихий, как красная девица, но в воздухе - неузна- ваемый! Это он в ноябре сорок второго водил группу штурмовиков в район Гизель, под Орджоникедзе, где в одной из лощин на подсту- пах к Военно-Грузинской дороге уничтожал танки и автомошины про- тивника. Впоследствии Ване Сухорукову было присвоено звание Героя Советского Союза. Первым взлетает майор Керов. Мы быстро пристраиваемся к ве- дущему и занимаем боевой порядок. Оглянувшись назад, я вижу на востоке огромное восходящее солнце и небо, озаренное яркими лу- чами, а на западе, по нашему курсу, небо темное, дым и туман по земле стелется. Голубая линия встретила нас четырехслойным огнем дальнобой- ных зениток. Взрывы снарядов, преграждая путь штурмовикам, стали стеной . Наша группа пробилась сквозь этот заслон на минимальной высоте и вышла к станице Киевской. Небо снова прорезали зловещие трассы. Снаряды "эрликонов" красными шариками чертят небо, осколки разорванного металла барабанят по броне самолета. Уже бьют и вражеские минометы, и крупнокалиберные пулеметы. Летим в кромешном аду. Но нельзя изме- нить ни курс, ни высоту. Надо идти только по прямой. Моря огня бушует, я уже невольно прижимаюсь к бронеспинке самолета. А се- кунды кажутся вечностью, и так хочется закрыть глаза и не видеть всего этого ада!.. Вдруг из-под фюзеляжа самолета, летящего впереди меня, выр- вался дым. "Двадцать один, двадцать два, двадцать три"... - от- считываю я три секунды. Ох, какие же они длинные, эти секунды! Наконец, нажимаю на гашетки. Теперь будь что будет, но я и впе- реди идущий летчик задание выполнили точно. Мы не свернули с курса и не изменили высоты. Так хочется взглянуть, что там, на земле, как стелется заве- са, не разорвалась ли где, но отвлекаться нельзя. Наконец, Керов, а за ним и все штурмовики развернулись вправо, на восток, и нача- ли набирать высоту. Задание выполнено. Пролетаем над аэродромом сопровождающих нас истребителей. В шлемофонах голос Керова - густой, ровный, как его характер: - Спасибо, маленькие! Работали отлично! - Он благодарит истребителей за сопровождение. На душе радостно: мы возвращаемся все, девятнадцать. В шлемофоне снова раздается: - Внимание, горбатые! "Горбатые" - это мы. Так называли наши штурмовики за кабину, выступавшую над фюзеляжем. Я настораживаюсь. - За успешное выполнение задания, - звучит в эфире, - и прояв- ленное мужество все летчики, участвовавшие в постановке дымовой завесы, награждены орденом Красного Знамени... Тишина. Ровно работает мотор "ильюшина". А вот и наш аэро- дром. На посадку первым заходит тот, у кого сильно повреждена машина. Так у нас заведено. Села и я. Зарулив на стоянку, выключила мотор и только тогда ощутила смертельную усталость. Кабину, как пчелы, облепили тех- ник, механик, моторист, оружейница, летчики, не летавшие на за- дание. - Вы ранены, товарищ лейтенант? - кричит оружейнница Дуся Назаркина. - У вас кровь на лице! - Нет, - говорю я, - это губы потрескались и кровоточат. Механик показывает мне на огромную дыру в левом крыле самолета: - Хорошо, что снаряд не разорвался, иначе разнесло бы. Смотрите-ка, еще перебито и управление триммера руля глубины. А я летала и не заметила, что "илюша" мой ранен... Построен полк. Выносят Боевое Знамя. Мы, выполнявшие особое задание командующего фронтом, стоим отдельно - именинники. Коман- дующий 4-й воздушной армией генерал Вершинин благодарит нас за отличную работу и прикрепляет на гимнастерку каждого орден Крас- ного Знамени. А вечером другая награда - проклятая Голубая линия гитлеров- ской обороны прорвана нашими войсками! Нам рассказали, что через несколько минут после того, как мы вылили смесь, внизу перед передним краем противника выросла бе- лая стена дыма. Она полностью оправдала свое назначение. Смеща- ясь в сторону противника, завеса закрыла узлы сопротивления, ослепила пехоту. Не зная, что делается впереди, гитлеровцы в панике покинули передний край. Наши войска ворвались в первую траншею, продвинулись на глубину полутора-двух километров. ЖИЛИ ДВА ДРУГА В НАШЕМ ПОЛКУ. Жизнь полка шла своим чередом. Продолжались жестокие бои на Таманском полуострове. По несколько раз в день приходилось взле- тать нам на боевые задания, и большую часть пути к цели мы нахо- дились над водами Черного и Азовского морей. Я с детства боюсь воды, плохо плаваю. В полете над морем мне порой казалось, что и мотор плохо тянет. Выдали нам на всякий случай спасательные пояса, но летчики не верили в них как в спасение при посадке на воду. А вот я - как утопающий хватается за соломинку - перед каждым вылетом обязательно надевала пояс под шутки и смех товарищей, тщательно подгоняя его по фигуре. Конечно, с высоты конца XX века спасательные пояса были далеко не совершенны. Судите сами: сбитый самолет падает в море - летчику надо успеть открыть кабину, вывалиться из нее, затем открыть парашют, клапан на спасательном поясе и ждать, когда этот пояс наполнится газом от соприкосновения с водой какого-то вещества, находящегося в нем. А если не успеет пояс наполниться газом - тогда что? Вот почему летчики и не верили в спасательные пояса. А на меня, надетый перед вылетом, он действовал психоло- гически положительно, и на добродушное подшучивание ребят я не обращала внимания. ...Не вернулся после боевого вылета на косу Чушка любимец полка Боря Страхов. Только через день его привезли к нам моряки и рассказали, что лейтенанта прибило к берегу волной в районе Анапы. Мы хоронили Страхова дивизией со всеми воинскими почестя- ми в станице Джигиской. В войну летчиков редко хоронили, потому что они, как правило, гибли там, где вели бой. Я стояла у гроба Бориса, горько плакала и не верила, что он мертв. Казалось, вот сейчас поднимется, взглянет серо-зелеными глазами, подкрутит не- существующие усы, спросит: "И зачем это девчонок на войну берут?" - и протянет мне сорванный у капонира полевой цветок, как это делал очень часто... В последнем своем боевом вылете Борис водил шестерку "илов" на штурмовку и бомбометание парома с железнодорожным эшелоном у косы Чушка. Штурмовики летели под нижней кромкой облаков на высоте 7ОО метров. На подходе к цели летчики удивились: против- ник почему-то не открыл зенитного огня по самолетам. Страхов и его ведомые понимали, что вражеские зенитки заранее сделали при- стрелку по нижней кромке облаков, и стали выполнять размашистый противозенитный маневр по курсу, по высоте. Зенитки продолжали молчать. Летчики хотели поскорее увидеть их, увидеть первые разрывы, чтобы знать, куда отвернуть самолет, но небо было чис- тым до самых облаков. Но вот у причала косы Чушка Борис Страхов заметил паром - с него сползал паровоз с вагонами. На платформах под брезентом, судя по очертаниям, танки, орудия, автомашины, а в крытых ваго- нах, скорее всего, боеприпасы. И только ведущий перевел свой самолет в пикирование, как несколько зенитных батарей одновремен- но рванули небо мощным залпом. Летчики не дрогнули, а продолжали свое стремительное движение на цель, ведя огонь из пушек, пулеме- тов, выпуская эрэсы. С малой высоты штурмовики сбросили стокило- граммовые бомбы со взрывателями замедленного действия. Через двадцать две секунды их взрыватели сработали и ослепительное зарево закрыло всю косу Чушка. Когда группа возвращалась домой, уже над Черным морем летчи- ки увидели, что машина их ведущего сильно повреждена и идет со снижением. Видимо, и Страхов был ранен. Радио молчало. И вдруг из-за облаков выскочили четыре "фоккера". Как шакалы, они набро- сились на самолет ведущего. Он резко взмыл, возможно, хотел про- пустить гитлеровцев вперед да сам атаковать, но самолет уже был неуправляем и с креном опустился в морскую пучину... Так не стало Бориса Страхова, белокурого парня из Горького, командира первой эскадрильи. В полку переживали гибель Бориса, но тяжелее всех - его друг Ваня Сухоруков. Иван похудел, осунул- ся и все свободное время сидел у могилы друга. Совсем недавно, как поощрение, Иван получил разрешение на поездку к себе на родину. Перед отъездом по секрету он сказал мне, что едет жениться на подруге детства и взаимообразно попро- сил у меня шинель, так как у него очень старая, солдатская. Мне же перешили в мастерской военторга шинель из английского сукна. - Ну, раз жениться едешь, - согласился я, - бери! Ивана не было в полку десять дней, а когда вернулся, то по- чему-то старался не попадаться мне на глаза. "В чем дело? - не- доумевала я и решила " допросить " Бориса Страхова. Боря как-то помялся, а потом сказал: - Понимаешь, дело тут очень деликатное. Пожалуйста, не гово- ри никому... Оказалось, что Иван приехал домой, а его подруга в это время ушла на фронт. Свадьба не состоялась. Земляки, когда отпуск Ива- на окончился, преподнесли в подарок для его друзей, летчиков- фронтовиков, четверть самогона-первача: "Уж не осуди. Чем богаты ..." Иван всю дорогу берег огромную бутыль, завернув ее в мою "фирменную" шинель. От Краснодара до аэродрома он добирался на перекладных, и вот уже в последней машине шофер так тряхнул сво- их седоков, что они все повылетали из кузова и сильно ударились о землю. Все остались живы, только вот Иван немножко пострадал: четверть с самогоном разбилась. Понятно, крепкий самодельный на- питок пропитал шинель. По приезде Иван выстирал ее, чтобы осво- бодить от запаха самогона, и повесить сушить где-то за станицей, на огородах. - Вот как высохнет, он ее отутюжет и принесет тебе,-серьезно закончил Борис, а мне вдруг стало так смешно: я представила Ива- на, летящего из грузовика в обнимку с бутылью, завернутой в мою шинель. И я предложила: - Уж ладно. Шинель мне придется просить у командира баталь- она новую, а эту, так и быть, подарю Ивану - пусть напоминает о подарке земляков. Так оно и чередовалось в нашей фронтовой жизни: редкие мину- ты молодого веселья, разрядки, горе потерь и боевые вылеты, атаки... " ЛЕТЧИК КУЗЬМА ГРУДНЯК " В одном из вылетов подбитый штурмовик Кузьмы Грудняка при- землился, едва перетянув линию фронта. Ил-2 с поврежденным мото- ром стоял на колесах в лощине, недалеко от оврага, за которым проходил передний край обороны врага. Летчик под градом пуль и разрывов мин выбрался из кабины и залег. Затем он пополз в свою сторону, вскоре доложил о случившемся и к его самолету выехали техники. К машине пробираться пришлось пешком. Вся местность бы- ла перекопана траншеями, заминирована, поэтому отбуксировать самолет от передовой не представлялось возможным. Для спасения "ильюшина" оставалось только одно: после смены поврежденного мотора взлететь с того места, где он стоял. Но как это сделать? Ведь для взлета нужен разбег, а вокруг сплошные траншеи да мин- ные поля. Можно было взлететь - но в сторону противника. В таком случае сразу после отрыва от земли самолет окажется за линией фронта и под огнем. Да ведь и менять мотор на виду у противника - дело опасное. Решили работать ночью, а на день самолет за- маскировали ветками. И вот ночь, техники прикрылись брезентовыми чехлами и при свете переносной лампы принялись снимать мотор. На следующую ночь поставили исправный мотор. Приполз к замаскированному само- лету и летчик. Расстелил Кузьма Дмитриевич свой видавший виды реглан, улегся на него, закурил и стал думать, как же произвести взлет. Посмотрел на дымок папиросы и увидел, что ветер-то тянет со стороны противника. "Это хорошо, - подумал Грудняк, - при взлете против ветра разбег будет короче," -и спросил у техников: - Ну, как, все готово? Те пристально посмотрели на летчика, а заговорил старший - Петр Панарин: - Все гайки на подмоторной раме зашплинтованы, шланги и тру- бопроводы присоединены - сам проверял, водой и маслом заправили, горючим - тоже... - Ты лучше скажи, Петр, покороче, - остановил его летчик. Ты скажи: лететь можно?.. - На аэродроме я бы его не выпустил. - Это почему же? - Мотор-то ведь не опробовали, как положено, да и все делали на глазок... Вдруг раскрутка винта? Или еще что?.. - А ты еще разок проверь хорошенько - на свой глазок- тросик регулятора оборотов и представь, что сам будешь взлетать. - Есть, товарищ командир. Но как мы будем мотор перед взле- том прогревать? Ведь сейчас под утро тишина стоит, как у нас под Омском. - Попросим артиллеристов. Под шумок и прогреем моторчик-то. Так и сделали. Командир артиллерийской батареи согласился: - Хорошо, пошебуршим малость с запасных позиций - будто пристрелкой целей занимаемся. И вот рано утром наша артиллерия заработала. А Грудняк за- пустил мотор и начал его прогревать, затем дал максимальные обо- роты - раскрутки нет. И тогда он спустил штурмовик с тормозов и пошел! Самолет бежал прямо на блиндажи фашистов и их траншеи. В ка- кое-то мгновение летчик включил форсаж и уже у самого блиндажа немцев рванул ручку на себя... Вскоре штурмовик низко пронесся над нашими войсками, покачал крыльями, как бы благодаря за гостеприимство. "БАБА НА КОРАБЛЕ" В один из дней меня вызвали на КП полка и приказали вести четверку штурмовиков опять на эту косу Чушку - штурмовать только что переправившийся через Керченский пролив резерв пехоты и тех- ники противника. Я попыталась отказаться от роли ведущего и роб- ко попросила командира полка разрешить мне лететь в качестве ве- домой. - А кто, по - вашему, должен вести группу? - спросил, глядя на меня в упор, Михаил Николаевич. -Осталась одна необстрелянная молодежь. Погибли Усов, Степочкин, Зиновьев, Тасец, Пашков, Балябин, Мкртумов... Обгорел Бугров. Тяжело ранен Трекин. Ну кто, по - вашему, поведет летчиков на боевое задание? ... Командир полка отвернулся, протирая глаза перчаткой, и тог- да, быстро повторив задание, я выскочила из землянки. - В такую погоду да на такую цель только смертников посы- лать... - проворчал пилот Зубов, узнав о вылете. А я, вместо того чтобы разъяснить задание, как-то успокоить летчика, вдруг резко приказала: - Всем по самолетам! Бегом!.. Не выдержала, сорвалась... После взлета все мои ведомые пристроились ко мне, заняв каж- дый свое место в строю. Зашла с группой за истребителями сопро- вождения: они почти всегда стояли ближе к линии фронта, а мы, штурмовики, подальше. Взлетела к нам четверка ЛаГГ-3. Я знала, что лететь к цели на косу Чушку по прямой - сквозь зенитный заслон - невозможно. Решила действовать глубоким захо- дом со стороны Азовского моря. Низкая облачность работала на нас. Но пока мы летели над плавнями и морем, минуты показались вечностью: ведь любая неисправность в моторе или повреждение са- молета - это бесследная гибель. Наконец, в окнах облаков показалась песчаная отмель - Чуш- ка. Здесь вокруг таилась смерть. Она могла вынырнуть из облаков пикирующим "фоккером", с земли - зенитным снарядом, шальной пу- лей... При переходе к цели мы попали под сильнейший зенитный огонь. Я оглянулась - ведомые были на местах. "С зенитками надо хитрить, - вспомнила слова моего командира эскадрильи Андриано- ва, - иначе непременно окажешься подбитым или сбитым. Лучше бы вовсе не связываться с ними , а уж если бить , то ту , которая стоит поперек дороги , загораживая цель..." Готовлюсь к атаке: раскачиваю самолет, меняю высоту, ско- рость. Ведомые делают то же самое. Проскочили первый пояс противовоздушной обороны , проскочили второй ... Вот она - цель! Коса Чушка тянется на 18 километров и похожа на насыпь недостроенного моста через Керченский пролив. На этой узкой и плоской песчаной полосе, обмываемой двумя моря- ми, столько фашистской нечисти собралось, что не видно и самой косы - машины, орудия, танки, люди... Пикируем. Сбрасываем бомбы, бьем из пушек и пулеметов. Выво- дим над головами гитлеровцев, набираем высоту и стремительно - опять в атаку. Вижу, как горят машины, что - то взрывается. Пе- хота бежит, танки ползут в разные стороны, давят своих же сол- дат. Так вам, сволочи, за все наше горе!... Боеприпасы на исходе. Я развернула самолет в свою сторону, домой. Оглянулась - все ли со мной? - и противный холодок пробе- жал по спине, затем стало жарко, а во рту сразу пересохло: нет самолета Зубова... Где он? Как же так? Сбили летчика, а я и не заметила?... Нас осталось трое. Четверка наших истребителей сопровождения чуть в стороне вела бой. И вот лечу, а сама все на землю смотрю: может, где увижу са- молет Миши Зубова? Как же так?... Еще и накричала на него перед боем... Только перелетели линию фронта - вижу, что недалеко от плавней лежит на бугорке штурмовик, хвостовой номер "23" - это Зубов! Он и воздушный стрелок вылезли из кабины на крылья само- лета и машут нам, стреляют из ракетницы. Я сделала вираж, помахала крыльями, мол, вижу, ждите помощи - и улетела. На земле, доложив командиру о выполнении задания, я тут же на По-2 отправилась к плавням за Зубовым и его стрелком. Позже, когда мы с Мишей сделали немало боевых вылетов, он как-то признался мне: - Я ведь, Анна Александровна, тогда не косы Чушки и не пло- хой погоды испугался, а вас. Думал, ну, Михаил, добра не жди - баба "на корабле". Но когда вы сделали над нами вираж, а затем прилетели, чтобы забрать нас на По-2, сомнения мои в отношении "бабы" пропали. Уж извините... Впоследствии к месту вынужденной посадки самолета выехала команда техников и мотористов из нашего полка и из ПАРМ(а). ПАРМ - это полевые авиационные ремонтные мастерские. Предстояло определить степень повреждения штурмовика и решить его судьбу. Можно ли на месте отремонтировать или погрузить "ИЛ" в машины, да по частям отправить в мастерские? Эту задачу всегда решал на- чальник ПАРМ-1 - капитан технической службы Петр Васильевич Комков, бывший моторист В.П.Чкалова. Он был мастер на все руки, особенно по мотору АМ-38. Как хороший доктор-диагностик, прослу- шает, простукает, затем сядет в кабину штурмовика, заведет мотор и - то на малых оборотах, то на средних, а то и на форсажном ре- жиме все слушает, слушает. Наконец, выключит зажигание, заглянет во все отсеки мотора и только тогда сделает заключение. Все были уверены в том, что наш фронтовой "академик" всегда поставит точ- ный диагноз - ошибок у него не случалось. Одна, правда слабость была за горьковчанином Комковым - сильно ревновал жену, да так, что она не раз бегала к начальнику политотдела дивизии с жалобой на мужа. Москвичка - Прасковья Семеновна, а для всех просто Паня, совсем молоденькая, хорошень- кая, она появилась в ПАРМе неожиданно, да так и задержалась. Стала работать в мастерских у мужа- сшивать на машинке перкаль. До конца войны так и шила - вносила, как могла, свой вклад в Победу. НА КУРСЫ ПОД "КОНВОЕМ" Командование дивизии решило отправить меня на курсы штурма- нов в Ставрополь. В штурмовых да истребительных полках штурманы - то на самолетах не нужны - сам летчик за штурмана. Но долж- ность такая - штурман эскадрильи - была. Он же - заместитель ко- мандира эскадрильи, а штурман полка - заместитель командира пол- ка по штурманской службе. Мне эти должностные ступеньки были как - то безразличны. Я хотела только летать и категорически отказалась ехать на курсы. Тогда командир дивизии генерал Гетьман приказал майору Кареву отвезти меня на По-2 "под конвоем"... Ничего не оставалось - пришлось смириться. И вот я учусь. Учатся вместе со мной еще шесть "невольников" - четыре истребителя и два штурмовика. Преподавателей столько же, сколько и слушателей. Начальником курсов у нас высокообразо- ванный, доброй души человек подполковник Александр Петрович Ки- лин. Через два месяца курсы закончены. Поездом Ставрополь - Крас- нодар мы возвращаемся в свою 4-ю воздушную армию. На одной из станций покупаем свежие газеты, читаем и тут же кричим "ура". Нашему сокурснику летчику-истребителю старшему лейтенанту В.Ка- лугину присвоено звание Героя Советского Союза! О подвиге това- рища мы знали из армейской газеты, фронтовой, были еще лист- ки-молнии, боевые листки, посвященные бесстрашному воздушному бойцу. Корреспонденты писали: "Патрулируя в воздухе, старший лейтенант Калугин увидел группу вражеских бомбардировщиков, направляющихся бомбить наши объекты. Не раздумывая, он пошел на сближение и вступил с ними в бой. Атака смельчака следовала за атакой. Когда у старшего лейте- нанта кончились боеприпасы, он решил идти на таран, ибо знал: если вражеские самолеты прорвутся и бросят на наши позиции бом- бы, они нанесут нам большой урон. Выбрав момент, Калугин вплот- ную приблизился к одному из "юнкерсов" и винтом своего самолета отрубил ему плоскость. "Юнкерс" неуклюже перевернулся и через мгновение врезался в землю и взорвался. Остальные фашисты повер- нули на запад. Выполнив главную задачу, отважный летчик довел поврежденный самолет до своего аэродрома и благополучно произвел посадку. На второй день Калугин снова вылетел на боевое задание. И опять в критическую минуту воздушного боя он совершил таран. На этот раз летчик отрубил хвостовое оперение вражескому бомбарди- ровщику. Сам герой возвратился домой невредимым. За два дня - два тарана! Какое яркое и убедительное доказательство боевой от- ваги, высокого мастерства советского летчика, его неукротимой решимости во что бы то ни стало одержать победу над врагом!" Мы, товарищи Калугина по штурманским курсам, знали еще и то, что этот симпатичный парнишка с непокорными каштановыми волоса- ми, с доброй улыбкой и веснушками на носу сбил более двадцати фашистских истребителей. Мы очень рады высокой награде старосты нашых курсов и решили отпраздновать это событие. Тут же на стан- ции второпях купили арбуз, какие-то фрукты и, когда поезд тро- нулся, начали чествовать героя... ХУДОЖНИК ИЗ НИЖНЕГО ТАГИЛА Из Краснодара, где стоял 4-й штаб воздушной армии, все раз- летелись - каждый в свой полк. Я к своим вернулась с радостью, как к родным, но тут же радость моя и померкла. Я узнала, что погиб двадцатилетний командир нашей эскадрильи Семен Васильевич Андрианов с воздушным стрелком Поцелуйко. Помню у меня комок подкатил к горлу - ничего ни спросить, ни сказать, не могу, только мысли работают, вернее, память. Почему-то вспомнились его замечательные рисунки в альбоме, который он однажды мне по- казал. - Вы талант, товарищ командир, - сказала я тогда Андрианову. - Нет, Егорова, ошибаетесь. Просто у нас в одиннадцатой шко- ле в Нижнем Тагиле был очень хороший учитель рисования. Он же вел кружок по рисованию, который я усердно посещал. Сколько пом- ню себя - мне всегда хотелось рисовать. - Так поступайте после войны в художественное училище, Семен Васильевич, - впервые обратилась я к комэску по имени и отчест- ву. - Уж очень хороши ваши рисунки, хотя я, конечно, мало разби- раюсь в живописи. - Я летать люблю, Аннушка, - неожиданно ласково назвал меня Андрианов. - А после войны, когда мы разобьем всех до одного фа- шистов, можно будет всерьез и рисованием заняться... Не довелось командиру нашей эскадрильи дожить до победы. По- гиб Семен Андрианов при выполнении боевого задания в восьми ки- лометрах западнее станицы Крымской. А произошло это так. Шестерке штурмовиков поставили задачу нанести бомбовой удар по скоплению танков. Задачу ставил началь- ник штаба полка Яшин. Ведущим был назначен Андрианов. Прикрывала их четверка ЛаГГ-3 из братского полка. Удар по танкам группе Андрианова предстояло нанести с малых высот, так как погода сто- яла очень сложная - облачность висела над самой землей, шел дождь. Наши вооруженцы загрузили в самолеты ПТАБы (противотанко- вые бомбы) - в каждый отсек по 2ОО-25О штук, зарядили пушки, пу- леметы, подвесили эрэсы, и в строго назначенное время Андрианов с группой взлетел. К слову сказать, при ударе с малых высот штурмовик не всегда мог использовать все свои возможности. ПТАБами по танкам, напри- мер, получалось хорошо, а вот стокилограммовые бомбы надо было сбрасывать с замедленным взрывом, иначе своими же осколками пов- редишь самолет, да и точность бомбометания на такой высоте резко снижалась. При атаках с бреющего полета очень сложно использо- вать по окопам противника, и траншеям те же пушки, пулеметы, эрэсы. Для штурмовки требовалось набрать высоту - у танковых- то пушек прицельность завидная. Но у группы Андрианова высоты не было, а комэск знал, что задание необходимо выполнить любой це- ной. И он его выполнил. Ценой своей жизни... ВОЗДУШНЫЙ СТРЕЛОК В полку на стареньком одноместном штурмовике я летала дольше всех. Мне он казался гораздо легче и маневреннее, чем машина с двойной кабиной. И вот теперь, когда я вернулась с курсов штурма- нов, предстояло летать на Ил-2 с двойной кабиной и адъютант на- шей третьей эскадрильи Бойко предложил мне выбрать воздушного стрелка. Дело в том, что в одном из последних вылетов мне изрядно досталось от атак "мессеров". Летали мы тогда на Темрюк - требо- валось разбить мост через реку Кубань. Кажется, только что этот мост разнес в щепки Карев с группой. Но заразы-фрицы опять его восстановили! Сколько же можно возиться с ним?.. Город Темрюк почти у берега Азовского моря, с западной его стороны протекает Кубань. Здесь через мост проходит основная до- рога от причала на косе Чушка до Голубой линии. Мост этот окру- жен сплошными зенитными батареями, да еще у Голубой линии неис- числимое множество противовоздушных средств. Над Темрюком и его мостом мы уже потеряли три экипажа - Подыненогина, Мкрутомова, Тасеца. Сегодня на мост нашу группу ведет капитан Якимов. Статный, спортивного сложения, с барскими манерами, Якимов держался чу- точку свысока, как бы пренебрегая нами, хотя по возрасту был не на много старше нас. Проработал он с нами весь полет, сделал боевой расчет и почему-то меня - на одноместном-то самолете! - поставил замыкающей шестерки. Приказы не обсуждаются - и мы полетели. Прикрывала нас чет- верка истребителей ЛаГГ-3, но, признаться, летать в строю пос- ледней и без воздушного стрелка было как-то неуютно... После того, как мы сбросили бомбы на мост и выскочили на Азовское море, нашу группу перехватили "мессершмитты". "Лагги" уже вели бой с немецкими истребителями где-то в стороне. Так что в работу вступили наши воздушные стрелки, умело отбиваясь от на- седавших "мессеров". Несколько раз они пытались расколоть строй штурмовиков, но напрасно. Мы летели плотно, крыло к крылу. И только один мой самолет с задней полусферы не был прикрыт стрел- ком. Не удивительно, что именно по мне и полоснула трасса огня: прошла справа по борту. Я метнулась влево, но поздно. Уже и вто- рая очередь огня ударила по моему "илюше". Затем "мессеры" разошлись в стороны, развернулись и теперь с разных сторон рину- лись на мой самолет в атаку. Боясь лобового огня штурмовиков, с передней полусферы фашисты старались не заходить, а били по мое- му не защищенному с хвоста самолету сзади. И снова огненная струя с близкого расстояния... Тогда я рез- ко дала форсаж, отжала ручку управления машиной от себя - увели- чила скорость, обогнала свою группу и втиснулась в нее между ве- дущим и его ведомым справа - Володей Соколовым. Это меня и спас- ло. На разборе боевого вылета пришлось выслушать нарекания. - Вы нарушили боевой порядок, - словно чеканил, выговаривая каждое слово и каждую букву, капитан Якимов. - Летчик Соколов мог принять вас за противника и ударить по вам из пушек и пуле- метов! - А почему, - дерзко спросила я капитана, - когда меня расст- реливали фашистские самолеты, вы не перестроили группу в оборони- тельный круг с оттягиванием на свою сторону? Воцарилась тишина. Якимов покраснел. И тут, нарушив гробовое молчание, за меня вступился Володя Соколов. - Товарищ капитан! Вы сказали, что штурмовик Егоровой я мог бы принять за вражеский. Да разве это возможно? И вообще, разве не видно, как у нее из-под шлемофона торчат концы голубой косын- ки вместо подшлемника?.. Летчики засмеялись, тяжелая атмосфера разрядилась. Обстелян- ные летчики, как правило, весело вспоминают минуты серьезной опасности. Ее ощутимый сердцем холодок сменяется радостью ви- деть, дышать, жить. Возможно, потому с шуткой и говорят они об уже испытанной реальности смерти. После этого случая мне дали Ил-2 с кабиной для воздушного стрелка. На этой машине до учебы на курсах я летала с разными стрелками - свободными от вылетов. Да и не только со стрелками. Однажды в полет, украдкой, взяла механика самолета Тютюнника. Вообще-то стрелков готовили на краткосрочных курсах из числа же- лающих летать и умеющих стрелять. Были среди них мотористы, ме- ханики, летнабы (летчики-наблюдатели со старых марок самолетов), даже пулеметчики из наземных частей. У будущих стрелков не было летной подготовки и они не знали сложных правил стрельбы по воз- душным целям, но у них - у всех - было огромное желание научить- ся этому делу и бить фашистов до победы. Во всех полках дивизии стали тогда распевать про стрелков незамысловатую песенку: Крутился - вертелся "Ил" над горой, Крутится - вертится летчик герой, В задней кабинке сидит паренек, Должность у парня - воздушный стрелок... Среди пареньков были и девушки - Саша Чуприна, Лена Ленская. Были "пареньки" и в возрасте отцов. У нас в полку, например, бывший летнаб - Сергей Михайлович Завернин - из села Корпогоры Архангельской области. Словом, когда я вернулась с курсов штур- манов и адъютант эскадрильи предложил мне выбрать стрелка, я удивилась: - Что значит выбрать? Если есть свободный стрелок, давайте его мне. А брать его из экипажа, в котором летчик и воздушный стрелок слетались, - такое не годится. - У нас тут есть один, безэкипажный, да какой-то странный. Мы его хотим отправить из полка в наземные части. А вы теперь на правах замкомэска имеете право выбрать себе хорошего воздушного стрелка. - Как фамилия стрелка, которого хотите отправить? - Макосов. - Давайте его мне. - Настоятельно не советую, товарищ лейтенант, - заметил адьютант. - И все-таки пришлите стрелка, пожалуйста, к моему самолету, - попросила я. Вскоре, разговаривая на самолетной стоянке с инженером эскадрильи Шурхиным и техником-лейтенантом Степановым, я услыша- ла сзади себя смешок: - Вот я и явился. Оглянулась. Стоит мальчишка лет от силы восемнадцати, с круглым лицом, расплывшимся в улыбке, от чего на тугих розовых щеках образовались ямочки. Пилотка бойца сдвинута на затылок, а чубчик светлых волос старательно зачесан набочок. - Вы кто такой? - спросила. - Сержант Макосов. Адъютант капитана Бойко послал вот к вам. - Ну и что же? Докладывайте, сержант Макосов, о прибытии. - Да чудно как - то. Я ведь первый раз вижу летчицу. И он опять захихикал, переступая с ноги на ногу, явно не дружа со стойкой "смирно". - Вас кем прислали в наш полк? - Воздушным стрелком. - Вы раньше летали когда-нибуть? - Я курсы стрелков окончил и все... - Хотите воевать стрелком? - Очень хочу, но мне летчика не назначают. - Вы хорошо знаете материальную часть кабины, ракурсы стрельбы и силуэты вражеских самолетов? - Знаю. - Хорошо. Завтра буду принимать у вас зачет. На второй день с утра я увидела Макосова в кабине штурмови- ка. При опросе он отвечал мне без запинок, не переставая улы- баться. Так и стали мы с ним летать на боевые задания. Я, пожалуй, ни за что бы не согласилась быть воздушным стрелком на Ил-2. Страшно все-таки. Сидит стрелок спиной к лет- чику в открытой кабине. Перед ним полутурель с крупнокалиберным пулеметом. Когда фашистский истребитель заходит в хвост штурмо- вика и в упор начинает расстреливать его - ну, как такое выдер- жать? У воздушного стрелка ведь нет ни траншеи, ни того бугорка земли, за который он мог бы укрыться от пуль. У него, конечно, в руках пулемет, но управление-то самолетом у летчика, и прицели- ваться стрелку, когда летчик, маневрируя, бросает самолет из стороны в сторону, очень трудно. А еще бывает и так - вдруг пуле- мет замолчит от неисправности или когда кончатся патроны... Нет, ни за что бы не хотела я быть стрелком на штурмовике. Макосов же с первых боевых полетов вел себя довольно активно. Увидев самолет противника, он тут же давал выстрел из ракетницы в его сторону, предупреждая всех об опасности. Когда я, уходя от цели, переводила самолет в набор высоты, Макосов строчил из свое- го пулемета по наземным целям. Хвост моего самолета был прикрыт надежно. Больше того, воздушный стрелок передавал мне по перего- ворному аппарату все, что видел и на земле, и в воздухе. - Товарищ лейтенант, - то и дело слышу теперь, - справа из лесочка бьет зенитка! - Товарищ лейтенант, к Малой земле от Новороссийска ползут шесть танков. Стреляют на ходу. И опять: - Товарищ лейтенант, подбит штурмовик номер "шесть", со сни- жением идет над морем... Казалось, ничто не могло ускользнуть от внимания моего стрел- ка. Я радовалась его успехам и при каждом удобном случае хвалила, поддерживала, а командование полка за успешно совершенные десять боевых вылетов и подбитый "мессер" наградило Макосова медалью "За боевые заслуги". Свой крупнокалиберный пулемет воздушный стрелок всегда содержал в боевой готовности, своевременно чистил его, смазы- вал, предупреждал всякие задержки. Часами Макосов мог сидеть в кабине штурмовика и тренироваться в прицеливании по пролетающим мимо аэродрома машинам. Я уже полностью доверяла своему стрелку и была уверена - он не растеряется, не подведет в трудной боевой обстановке. Когда, случалось, в хвост нашего штурмовика заходил "мессершмитт" или другой вражеский истребитель, Макосов не паниковал, не горячил- ся, а спокойно и деловито открывал огонь и достигал цели. Над станицей Молдаванской вместе с другими стрелками он сбил Ме-109. Макосова наградили еще одной медалью - "За отвагу". На разборах боевых вылетов его уже стали ставить в пример другим стрелкам, а он неизменно улыбался, показывая ямочки на щеках, и краснел. Девушки-оружейницы стали с интересом посматривать в сторону штурмовика, в кабинете которого сидел Макосов. ОРУЖЕЙНИЦЫ А надо сказать, в полку у нас все девушки были, как на под- бор - очень красивые. Прибыли они все из ШМАС (школа младших авиаспециалистов). Маша Житняк, Юля Панина, Маша Драгова, Варя Матвеева, Нина Гнеушева, Дуся Назаркина, Лида Федорова, Люба Касапенко, Нина Пиюк, Катя Кожевникова, Нина Швец, Катя Зелин- ская. Руководили ими техники по вооружению П.И. Панарин, Н.А.Калмыков и инженер по вооружению Б.Д.Шейко. Неимоверно тяже- ло было девчатам во время частых наших боевых вылетов. Сколько надо перетаскать к самолету бомб, эресов и все это хозяйство подвесить без всяких приспособлений. А между вылетами еще и за- рядить сотни лент для пулеметов, пушек, заправить каждый самолет, летящий в бой. В то же время появление в полку прекрасной половины челове- чества, волей-неволей, стало отражаться на мужском составе. До девчат у некоторых пилотов в полку пошла было мода на бороды ( а может, поверье какое : мол, с бородой и пуля не возьмет!). Но вот появились красавицы-оружейницы - и бороды эти как ветром сдуло. Летчики стали чаще менять подворотнички, бриться, техники тоже не отставали. Обычно замасленные и грязные комбинезоны их стали едва ли не белоснежно чистыми от стирки в ведре с бензи- ном, а то и отутюженными - под матрацем во время сна. В полку все сразу заметили неравнодушное отношение техни- ка-лейтенанта Петра Панарина к оружейнице Маше Житняк. Что тут поделаешь - полюбил с первого взгляда. В этой спокойной, нето- ропливой дивчине с теплыми карими очами привлекала ее скром- ность, доброта, трудолюбие, и Петр, не откладывая дела в долгий ящик, - как бы лихие пилоты не опередили! - объяснился Маше в любви. Но... получил отказ. А после очередного объяснения Мария сказала, как отрубила: - Вы, товарищ техник-лейтенант Панарин, думаете, что я при- была в полк, чтобы замуж выйти?.. Не буду скрывать, вы мне нра- витесь, но до нашей победы свадьбы не получится! Много лет спустя, после войны, ко мне в гости в Москву из города Червонограда Львовской области приехала бывшая оружейница Мария Тимофеевна Житняк - по мужу Панарина. Она была все такая же улыбчивая, приветливая, хотя война и годы, конечно, наложили свой отпечаток. О многом мы припомнили с Машей в ту встречу. И о том, как наши однополчане недоверчиво встретили девушек-оружей- ниц, и о том, как поначалу было действительно нелегко, не все ладилось: многие не умели работать с инструментом, сбивали себе руки. Но жалоб от девчат никто не слышал. Со всеми тяготами фронтовой жизни мирились они, зная, что не только им тяжело. Ма- ша припомнила, как в первый банный день девушкам, как и всем солдатам, выдали рубахи и кальсоны. Пришлось перешивать да прис- посабливать все это хозяйство для себя индивидуально. Закройщи- цей у нас была Нина Гнеушева - скромная, очень симпатичная и гордая девушка, уроженка Кубани. Прознав о таланте Нины, летчики, стесняясь и краснея, стали просить ее о переделке по фигуре то гимнастерки, то брюк или еще что. Все успевала кубанская казачка - и бомбы подвесить, и пушки зарядить, и эсеры снарядить, да еще все заказы на пошив выполнить. Обуты оружейницы были в ботинки, полученные из Англии, которые называли "черчиллями" - за толстые подошвы. Выдавали их с обмотками. Потом из этих обмоток девчата научились делать чулки. Тоже "фирменное" название было - "зебры". Так называли самодельные чулки за некачественную окраску - поло- сами. Достанет кто-то у полкового доктора акрихина или чернил в строевом отделе у Ивановского, разведет водой - и ну, окунать в них обмотки да отжимать поскорее, чтобы и другие смогли покра- сить. Летом громоздкие "черчилли" оружейницы не носили- щеголяли в тапочках, сшитых из самолетных чехлов. Только вот караульную службу все несли по форме. О карауле следует сказать особо. Самое страшное это было для девчонок дело - стоять в карауле. Особенно на территории Польши, Германии. Там только и следи, только и крути головой по сторо- нам. А старшина Шкитин, как назло, ставил девчат для несения ка- раульной службы на самые дальние посты. Считал, что по охране аэродрома они наиболее бдительные часовые. Что ж, действительно, красавицы - оружейницы неплохо овладели автоматом, и доверял им строгий старшина не случайно. Однажды Юля Панина пришла с завязанной шеей на заседание полкового комсомольского бюро, членом которого она была. - Что с тобой, Юля? Ты заболела? - спросил секретарь бюро Вася Римский. - Нет, - ответила Юля, - я не болею. Сегодня ночью стояла в карауле и от страха так вертела головой, что вот шею повредила. - Ты шутишь, Панина? - Нет, нисколечко. Мне всю ночь казалось, что кто-то ползет к самолетам, и я так напрягала слух, зрение, так вытягивала шею, что вот... пострадала. Все засмеялись. - До свадьбы заживет! - весело заключил Женя Бердников. - Тебе-то хорошо смеяться. Ты сильный пол, а в наряде я тебя часто вижу у штабной землянки. А мы - слабый - стоим ночью с ав- томатом у самых дальних стоянок самолетов... СОН В РУКУ Расскажу о нашей, так сказать, культпросветработе. Полковые и эскадрильные комсомольские собрания в полку проходили обычно между боевыми вылетами или в нелетную погоду, поздно вечером. Помню такие повестки дня: "Все силы на разгром фашистского зве- ря", "Бить врага, как бьет его экипаж комсомольцев Героев Совет- ского Союза Рыхлини и Ефременко", "Боевая выручка в бою - закон для комсомольца". Комсомольцы полка упорно, настойчиво трудились по подготовке к боевым вылетам наших самолетов. Однажды с задания вернулся летчик Бугров, но на таком изуродованном самолете, что его впору было отбуксировать на свалку: в плоскостях фюзеляжа зияли дыры, да такие, что через них свободно мог провалиться человек, а рули высоты и поворота едва держались. Тогда старший инженер полка Куделин посмотрел на машину и сказал, обращаясь к Бугрову: - Толя, сынок! Я старый авиационный инженер. За свою жизнь всякого насмотрелся, но такое вижу впервые. Мало того, что ты летел не на самолете, а на развалине, еще ведь и посадил с блес- ком! Честь и хвала тебе! - И Куделин тут же обратился к подчи- ненным. - Постараемся, ребята? Исправим?.. Это обращение старшего инженера полка сыграло добрую роль. Было сделано невозможное - штурмовик, управляемый летчиком Буг- ровым, через неделю поднялся громить врага. Все знали, что каж- дый восстановленный самолет, каждый его боевой вылет - это смерть десяткам фашистов. Но в напряженной боевой работе однополчане все-таки находили время для разрядки и отдыха. Воздушный стрелок Женя Бердников был неутомимым и постоянным организатором полковой художествен- ной самодеятельности. Весельчак, заводила, он часами мог расска- зывать всякие небылицы и анекдоты. А когда, выпучив глаза, да вывернув ноги носками в стороны, Женя начинал вытанцовывать, подражая Чаплину и напевая его песенки из кинофильмов, - от сме- ха удержаться было просто невозможно! Как-то в клубе станицы Тимашевской Бердников предложил по- ставить скетч Леонида Ленча "Сон в руку". Большинство ролей участники самодеятельности брали с охотой, но вот роль беснова- того фюрера никто не соглашался играть. Пришлось взять ее на се- бя комсоргу Римскому. Постановка получилась удачной, и тогда ее решили показать местному населению. Концерт в клубе шел хорошо. Механик Ваня Куликов исполнил танец "Яблочко", затем с оружейницами Ниной Пиюк и Дусей Назар- киной - "Русский перепляс". Маша Житняк и Вася Назаров читали юмористические рассказы. Бердников с Паниной спели "Огонек" - аккомпанировал им летчик Павел Евтеев. Всем понравилось, как Ва- дим Морозов прочитал стихотворение "Жди меня". Затем начался скетч "Сон в руку", и вот в момент разговора Наполеона с Гитлером в зале при полной-то тишине раздалась громкая брань, и в Гитлера на сцену полетел какой-то предмет. Клуб взорвался хохотом, но артисту было уже не до смеха. Ему досталось от удара галошей, а главное, с головы слетел парик с известной на узком лбу челкой. С тех пор скетч больше не ставили: некому было играть презренную личность. А тогда в клубе после концерта к Римскому подошел очень по- жилой человек и стал извиняться: - Сынок! Прости меня, не хотел я тебя обидеть. Вот Гитлера задушил бы своими руками! Ведь фашисты расстреляли двух моих братьев, сожгли дом... Как было не понять это человеческое горе... ГЕРОЙСКОЕ 16 сентября 1943 года наши войска освободили Новороссийск. 9 октября от фашистов была очищена коса Чушка и высажен де- сант севернее Керчи, на полуостров Еникале. Высадили десант и на Эльтиген. Сейчас на картах нет такого населенного пункта - Эльтиген - есть Геройское. А тогда, в ночь на 1 ноября сорок третьего, в штормовую непогоду, когда огромные волны бешено бились о каменистые берега, высаживался туда бес- страшный десант. Тридцать с лишним километров от Тамани до Эльти- гена предстояло проплыть им через бурный Керченский пролив на утлых суденышках. Тридцать с лишним километров под нескончаемым артобстрелом, в лучах прожекторов... Мы, летчики, ничего еще о десанте на Эльтиген не знали. По- года стояла нелетная, все наши полевые аэродромы раскисли. Попы- тались было взлетать, но не смогли: шасси уходили в землю по са- мую ступицу. Только седьмого ноября удалось нам включиться в бо- евую работу. Группу тогда повел штурман полка майор Карев. Перед вылетом он инструктировал нас: на разбеге не тормозить, иначе шеститон- ный штурмовик завязнет, зароется в грязь и может перевернуться; шасси могут не убраться, так как гондолы их при разбеге забьются грязью, а если и уберутся, то, возможно, не выпустятся перед по- садкой - грязь засосет. Тогда шасси нужно выпускать с помощью аварийной лебедки - сделать тридцать два оборота правой рукой, а управлять самолетом левой. Карев предупредил, чтобы взлетать всем с закрытой бронезаслонкой маслорадиатора и сразу же после взлета открыть ее, иначе грязью залепит соты масляного радиато- ра, и мотор перегреется, откажет. И мы пошли на взлет. Под плоскостями летела сплошная грязная жижа. Вырваться из ее объятий удалось не всем. Из девятки самоле- тов на боевое задание поднялись семь машин - две скапотировали на разбеге... Маршрут наш лежал на Эльтиген. По карте между озерами Чур- башское и Тобечикское, там, где прибрежные холмы подходят совсем близко к морю, у их отрогов, на низком песчаном берегу, и нахо- дился этот рыбацкий поселок. Почти рядом с Эльтигеном, чуть се- вернее его, располагался порт Камыш-Бурун. В порту базировались фашистские боевые корабли. Но мы на этот раз везли не бомбовый груз, а контейнеры с боеприпасами, продовольствием, медикамента- ми. Штормовая погода не позволяла быстро переправить на плацдарм подкрепление, это ослабило снабжение Эльтигенского десанта. И нашей задачей было сбросить им груз точно на пятачок. Чтобы не ошибиться, требовалось учесть все - силу, направле- ние ветра, скорость своего самолета, а с земли фашисты били по нас из всех видов оружия - так что одновременно нам предстояло и отстреливаться от них. О том, что творилось тогда на плацдарме, спустя годы расска- зал мне Герой Советского Союза генерал-майор Василий Федорович Гладков, командир 318-й стрелковой дивизии, возглавлявший десант на Эльтиген. ...Расстояние между нашим десантом и фашистами сужалось. Немцы бросили против нас все силы - и танки, и самоходные ору- дия, и минометы, и пехоту. А что это стоило нам, рассказывает Герой Советского Союза, журналист С.А.Борзенко, участник боев на Эльтигене: "В штаб со всех сторон все больше приходило сведений об убитых офицерах и нехватке патронов и гранат, о разбитых ми- нометах и пулеметах. После тяжкого боя были сданы один за другим три господствую- щих холма. Время тянулось медленно. Мы ждали наступления ночи... В центр нашей обороны просочились вражеские автоматчики. Нес- колько танков подошли к командному пункту. Вся "наша" земля простреливалась ружейным огнем. Положение было катастрофическое. Казалось, было потеряно все. Кто-то предложил послать последнюю радиограмму: умираем, но не сдаемся. И тогда командир полка, ре- шительный и бледный, собрал всех и повел в атаку. Шли без шине- лей, при всех орденах, во весь рост, не кланяясь ни осколкам, ни пулям. На душе было удивительно спокойно. Чуда не могло быть. Каждый это знал и хотел, как можно дороже отдать свою жизнь. Стреляли из автоматов одиночными выстрелами, без промаха, навер- няка... И вдруг заработала артиллерия с Тамани. Она накрыла вра- гов градом осколков. Но это было только началом возмездия. Штур- мовики с бреющего полета добавили огня. Прилетели еще штурмови- ки, поставили дымовую завесу, словно туманом затянувшую берег. К нему подходило одно судно. Фашистская артиллерия била по кораблю. Находясь на высотах, мы видели весь ужас положения, в котором совсем недавно были сами. Но воинам на корабле повезло. Судно пришвартовалось." ...Контейнеры с боеприпасами, продовольствием и медикамента- ми мы в тот раз сбросили десантникам на Эльтиген точно. СПАСИБО, ДРУГ "ИЛЬЮША" Теперь летаем с очищенного от гитлеровцев Таманского полуос- трова на Керченский. Мне приказали вести шестерку штурмовиков в район Баксы, что севернее горы Митридат. Конкретной цели не дали, и нужно было пролететь вдоль линии фронта, самим найти объект для удара и по- работать всей группой. И вот летим. Я настойчиво повторяю для ведомых по радио одно и то же: "Маневр, маневр, маневр!.." И сама не дремлю - то бро- саю штурмовик по курсу, то убавляю, то прибавляю скорость. Я знаю, что, если ударят зенитки, то мне, как ведущей, достанется больше всех. И они заговорили. Невольно мелькнуло в сознании: значит, что-то таится внизу. Присмотрелась, а там, в садах, замаскиро- ванные танки! Пикирую. В прицеле танк. Выпускаю эрэсы. - С маневром в атаку! - кричу по радио ведомым. А у меня в прицеле теперь груженая автомашина. Нажимаю на гашетки. Хлещет огонь автоматических пушек. Быстро набегает зем- ля. Кажется, будто она падает на меня. А пальцы опять касаются кнопок реактивных снарядов, и в тот же миг из-под крыльев само- лета к земле устремляются смертоносные ракеты. Беру на себя руч- ку управления - штурмовик послушно выходит из пикирования. Сбро- сив серию бомб, перевожу машину в набор высоты, а мой воздушный стрелок старшина Макосов начинает бить мечущихся внизу фашистов из своего крупнокалиберного пулемета. Вот это атака!.. Закончив штурмовку, мы развернулись было в свою сторону, но тут набросились "мессеры". Одна их группа сковала боем истреби- телей, прикрывавших нас, другая атаковала "илы". Мы построились в оборонительный круг с оттягиванием на свою сторону. Нас шесте- ро против десяти гитлеровских машин. Силы явно неравны. Вижу, как падают в море чуть в стороне два истребителя: один - крас- нозвездный, другой - с черно-белым крестом на фюзеляже. На моих глазах идет ко дну Ил-2... Выдержать, во что бы то ни стало выдержать! И мы бьем по тем, кто зазевался, кто проскакивает вперед и подставляет под наши пушки свое брюхо. Один "фриц" задымил и отвалил в сторону. Еще одного шарахнули, да так, что тот сразу пошел камнем в зем- лю. Засуетились "храбрецы": очень уж любили, когда семеро-то на одного. "Мессеры" ушли и снова заработали по нас немецкие зенитки. Перед моим лицом, пробив плексигласовую боковину фонаря, проле- тает раскаленный осколок зенитного снаряда. Оглядываюсь, вижу кровь на бронестекле, разделяющем мою кабину и кабину воздушного стрелка. Макосов ранен?! В тот же миг чувствую, что самолет сно- сит вправо - перебиты тяги рулей. Еще не лучше! Мои ведомые ле- тят на восток, домой, а мой самолет больше не слушается меня - повернул на запад, к врагу. Предательски побежали мурашки по те- лу. Я осталась одна. Напрягаю все силы и умение. А тут еще ху- дые, почуяв легкую добычу, зажали со всех сторон и бьют, и бьют огненными трассами израненную мою машину. Развернула все же штурмовик на свою сторону. Мотор то и дело захлебывается, но тя- нет, пока еще тянет, держится. Стиснув зубы, держусь и я - про- должаю управлять непослушной машиной. Лечу на предельно малой скорости, теряя высоту. Земля все ближе, ближе, а мне еще надо перелететь через Керченский пролив! Вдруг вижу, из окопов пехотинцев летят вверх какие-то пред- меты. Гранаты? Нет. Это наши солдаты восторженно приветствуют краснозвездный самолет, бросая вверх каски. Они радуются за ме- ня, за любимый пехотой штурмовик. Все-таки я долетела до своих, все-таки долетела... Над проливом подоспели наши истребители и отогнали моих преследователей. Наконец вижу свой аэродром. Машину сажаю с хо- ду, не заходя по правилам. Мне сейчас не до правил. Лишь бы по- скорей посадить едва державшийся в воздухе самолет. ...Тишина. Какая удивительная бывает тишина на земле! А это что? Почему-то руки окровавленные. И гимнастерка тоже в крови. Не заметила, как поранило в бою осколком снаряда. Но как Мако- сов? Вылезаю из кабины - и к стрелку. Жив Макосов, жив! Отлегло от сердца... По аэродромному полю к моему самолету бегут летчики, на пол- ном ходу катит "санитарка" с красным крестом, за нею тягач - чтобы поскорее отбуксировать искалеченный самолет со взлетной полосы. Глотая слезы, я держусь за его крыло и шепчу: "Спасибо тебе, друг "ильюша"..." Макосова укладывают на носилки. Он пытается встать и все повторяет: - Товарищ лейтенант! Не отправляйте меня в госпиталь - пусть полечит наш доктор. Я скоро поправлюсь и опять буду летать, не берите себе нового стрелка! - Хорошо, хорошо, Макосов, - успокаиваю стрелка. - Я попро- шу, чтобы тебя лечили в медсанбате нашего батальона. Поправляйся быстрей. Буду тебя ждать!.. ШТАНГИСТКА На следующий день иду проведать своего стрелка и вдруг слы- шу, что за последним капониром кто-то всхлипывает. Подошла. Си- дит на ящике от снарядов, уткнувшись лицом в колени, и горько плачет оружейница Дуся Назаркина. Обидел кто-то, подумала я, но тут же отказалась от своего предположения. Дусю в полку все очень любили. Задорная, веселая и очень трудолюбивая, оружейница пришлась по душе всем. Наблю- дать за ней, когда она подвешивала бомбы, реактивные снаряды, заряжала пушки и пулеметы, - одно удовольствие. В выцветшей на солнце, но всегда чистой и отглаженной гимнастерке, в галифе Ду- ся мелькала вокруг штурмовика с необыкновенной быстротой и лов- костью. Как она одна ухитрялась подвешивать под фюзеляж самолета стокилограммовые бомбы - до сих пор остается для меня загадкой. А она шутила: "Я до войны работала в Москве на заводе "Красный богатырь" и в кружке штангистов занималась!" И вот "штангист" плачет. Потрясла за плечо - не отзывается. Тогда я села рядом с Дусей на ящик, взяла двумя руками ее голо- ву, приподняла, положила к себе на колени. Пилотка, которую она зажала в руках, была мокрая и помятая. Я молча гладила Дусю по голове. Прошло минут десять, и вот она, не вытирая слез, стала рассказывать мне о своей большой любви к Сереже Бондареву. Меха- ник самолета, он полетел за воздушного стрелка и не вернулся с задания вместе с летчиком Хмарой. - Я не хочу жить без него! Мы только вчера объяснились в любви, первый раз поцеловались, решили пожениться, когда закон- чится война. И вот его нет. Сережа погиб!.. Она со стоном упала на землю, зажала лицо ладонями и глухо зарыдала. Я сбегала в штабную землянку, принесла воды, нашатырный спирт из аптечки. Понемногу Дуся стала успокаиваться, и вдруг: - Товарищ лейтенант! Анна Александровна! Прошу вас, умоляю, возьмите меня к себе воздушным стрелком. Я знаю все ракурсы и расчеты, я знаю все силуэты вражеских самолетов, я умею хорошо стрелять. Возьмите! Я хочу мстить за Сережу. -У меня же есть стрелок - Макосов,- сказала я , растерявшись от неожиданной просьбы Дуси. - Но он ведь ранен. Сможет ли после такого ранения стрелять? Ведь у него перебита правая рука. Я стала отговаривать Назаркину. Рассказала, как страшно ле- тать на штурмовике стрелком, как много их погибает. - Мы, летчики, прикрыты броней,- убеждала ее,- стрелок же сидит перед фашистским истребителем в открытой кабине. А Сережа твой, возможно, и жив. Ведь ты знаешь много случаев, когда наши летчики и стрелки возвращались из "мертвых". Дуся будто и слышать не хотела : - Возьмите. Поддержите мою просьбу перед командованием полка, рапорт я сейчас напишу. Не сумела я убедить Назаркину. А тут недели через две при- ехал начальник политотдела корпуса полковник Тупанов, и вопрос был решен. Назаркину назначили воздушным стрелком в мой экипаж. Был создан, пожалуй, единственный в штурмовой авиации женский экипаж. Позже я узнала, что был еще один женский экипаж на штурмови- ках, сформированный в августе 1944 года: летчик младший лейте- нант Тамара Федоровна Константинова (в будущем Герой Советского Союза) и воздушный стрелок Шура Мукосеева. Тогда же мне было жаль расставаться с опытным стрелком, да и он не хотел переходить к другому летчику. Но приказ есть приказ, и я ему подчинилась. О судьбе Макосова узнала только после войны. На встрече ве- теранов 23О-й Кубанской штурмовой авиационной дивизии ко мне по- дошел дважды Герой Советского Союза генерал-майор авиации Г. Ф. Сивков, воевавший в 21О-м штурмовом авиаполку нашей дивизии, и сказал: - Замечательный у тебя был стрелок на Кубани. Ведь его к нам в полк прикомандировали, когда тебе Назаркину назначили. - Макосов?- обрадовано воскликнула я. - Да, Макосов. Твой бывший воздушный стрелок после войны уво- лился из армии, женился, вырастил вместе с супругой пятерых сы- новей. И вот какая беда свалилась на их седые головы. От пуль нарушителей в пограничном конфликте на реке Уссури в 1969 году погиб один из их мальчиков... А тогда, в сорок третьем, стала я летать с Дусей Назаркиной и очень удивилась- в первом же боевом вылете она ничуть не хуже Макосова справлялась с обязанностями воздушного стрелка. То и де- ло слышала я ее голос в переговорном аппарате. Дуся стала моими вторыми глазами. Изредка через бронестекло, разделяющее наши ка- бины, в которых мы сидели спина к спине, я видела, как она рабо- тала со своим пулеметом. Ствол его то поднимался вверх, то под углом вниз, изрыгая пламя. Маленькая фигурка Дуси буквально кру- тилась по кабине. Везло мне со стрелками!